Что думают о работе Боякова студенты Воронежской Академии искусств

—  До этого у нас был ректор обычный. Мы их как представляем? Такие строгие дядьки в костюмах, седые… Бояков, конечно, немного седоват, но одевается отменно! А эти татуировки?! (смеется — прим. 36on.ru). Ну, короче, мы все были в шоке. 

 

Первого ректора я даже не видела. Хотя один раз, кажется, было. Первого сентября, когда нам зачётки вручали. Я спросила: «Это вообще кто?». Мне говорят: «Это ректор». Больше я его не видела. 

 

Я думаю, Боякову уже не отвертеться. Он начал всё это, ему придётся продолжать.

 

Я не думаю, что он уедет. Я думаю, он будет продолжать делать хорошие фестивали. Я бы хотела, чтобы он остался, потому что то, что он делает, интересно.

— Ну, это что-то новое. Он интересный. Он пришёл и поставил себе планку, которую теперь должен держать. Любой его косяк будет восприниматься в штыки. 

 

Если взять вузы в любом другом городе, там всё размеренно идёт. Ничего от студентов не требуют. Лишь бы сдали сессию и учились нормально. Здесь же Бояков хочет внести что-то новое. 

— Я год училась в Строительном университете. Там ректор и здесь — это совершенно разные люди. Бояков мне нравится. Он открытый, со студентами общается как с хорошими знакомыми, может подойти, какими-то шуточками переброситься, всех держит на равных. 

— Первый раз я увидел Боякова первого сентября. Он показался мне очень экстравагантным. Прикид у него был интересный: узкие джинсы, галстучек яркий. Я привык видеть ректоров в одежде строгого, делового стиля. Он вышел, по-свойски общался. 

 

Потом увидел его на лекции. Он ведёт у нас «Историю направления стилей» совместно с Журавлёвой. Там он тоже себя показал очень экстравагантно. У него на всё своё мнение, не стесняется. Первую часть лекции даёт Журавлёва. А он выступает после неё и обычно оспаривает все её доводы. Это интереснее, чем просто лекцию слушать. Он не как другие преподаватели, он просто сидит и рассказывает нам свою точку зрения. 

 

От таких людей можно всего ожидать. Как в хорошем смысле, так и не очень. Меня такие люди настораживают. Он вроде по-свойски со всеми… Ну, не знаю…  Я таким людям не верю. 

— Ну, да, обещалось там что-то. В конце марта были разговоры: «Где наша йога?». Он такой: «Ща будет». Извинился за задержку. Мы сказали: «Посмотрим, посмотрим». 

 

Меня так порадовало, что начали делать общежитие! То, что здесь было — кошмар! Ремонт нужен был капительный. Ну, постарались как смогли. Я лично довольна. 

 

Многие говорят о том, что «Вот, там две душевые и одна дверь». Да какая разница! Там плесени теперь нет! Вот это самое главное! То, что две душевые - это класс! Я включаю с двух сторон горячую воду и мне тепло. 

 

Мне нравится, что Бояков делает встречи с известными людьми для студентов. Сам принимает участие в учебном процессе — это самое главное. Он с нами общается! Мы приходили поздравлять первый курс, он нам такой «Ой, привет, ребята! Что вы? Как вы?». Это абсолютно свободно, легко. 

 

Что он делает с этими фестивалями мне вообще очень нравится! Вот «Большая Перемена».  Это было очень классно. Это было очень круто. Так получилось, что сама я принимала участие. Это было очень интересно. 

— Мне нравится наш душ и туалет. Я была у знакомых в блоке — мне там совсем не понравилось. Какие-то раковины старые, обои ободранные. У нас плиточка, светленько — всё хорошо. 

— На музыкальном факультете всё в порядке. Было много интересных мероприятий вне учёбы, но в учебном плане с приходом Боякова я ничего не заметил. А тут особо и не надо ничего менять. 

— Нам сократили время общеобразовательных пар. Не знаю, связано ли это с Бояковым или нет. Раньше по истории театра у нас была лекция, а потом два семинара с двумя группами. А сейчас мы встречаемся раз в неделю. И раз в неделю — семинар со всем курсом. А это очень сложно. Ну, нереально! Все не успевают высказать свою точку зрения. 

 

Фехтование нам сократили (при этом открылось платные курсы для всех воронежцев, — прим. 36on.ru). Было два раза в неделю, теперь — только раз. Нигде такого не видано, чтобы сценическое движение было раз в неделю. Получается, что каждое занятие мы отрабатываем предыдущее, а потом только приступаем к новому. А это всё очень тяжело воспринимается. 

Чтобы сделать что-то новое, надо забыть старое. А старое — это мы. Третий, четвёртый курс. Это огорчает. Первокурсники учатся в новом корпусе. Они будут постигать всё самое новое. А мы учимся по старой схеме. Ревность к первому курсу, да, есть. Я бы хотела, чтобы первый курс оказался с нами. Считается, что они — наши театральные дети. А мы их вообще не видим. Они сейчас не понимают, что мы для них. Забываются старые традиции, которые были придуманы в Академии.

 

Нашу любимую Королёву Ларису Владимировну, которая работает в Академии всю жизнь, сама училась здесь, преподаёт, помогала строить общагу, собираются увольнять. Я не знаю, что буду без неё делать. Макеева Ольга Анатольевна  была проректором, стала обычным педагогом. На её место приехал какой-то человек из Москвы.

— У нас часто ломается лифт. В принципе, у нас очень приличная общага. В Москве общаги намного хуже. Я бывал.

— Не работает проводка в комнате, розетки. Одна не работает совсем, другая заискрилась, третья работает через раз. В комнате очень темно.

— Обидно, что Бояков только театралами занимается. Если открыть странички Академии в соцсетях, то они все посвящены новостям и мероприятиям «для театралов».  А у студентов художественного факультета есть Шемякин, их во Францию возят. Всё это проходит мимо нас. 

 

Все силы бросили на ремонт одного корпуса, а в другом — трущобы, вообще атас, как Нью-Йорк в 20-е годы. 

— Обещаний было много. Из всего я увидел только ремонт в половине общежития, и тот вызвал вопросы. Стены серого цвета — угнетает. У нас в секции — кошмар! Месяца четыре ни одна плита не работала! Сосед, Серёга, подсуетился, где-то достал две комфорки. Теперь на них варим и жарим. Обещали ремонт этим летом — ничего не получилось. 

 

Сначала мне нравилась новая столовая, но потом она испортилась, еда стала невкусная, я туда не хожу. 

 

Я приезжаю в Дом офицеров, который является теперь главным корпусом, и меня бесит, что туда может зайти любой человек с улицы. Я считаю, что у студентов театрального факультета должно быть закрытое обучение, чтобы никто не мешал. 

Я очень рад, что я выпускаюсь отсюда, не попав под всё это «новое время».

 

Мы учимся в наших маленьких комнатах нашим маленьким коллективом. Да, может, я привык и не хочу перемен. Но, с другой стороны, все эти новые пьесы, всё это современное искусство, которое толкают — взяли, навалили железок, назвали экспозицией, — всё это мне не по душе. Классику отбрасывают!

 

Я считаю, что классика — это фундамент всего. Чехов, Островский — они до сих пор актуальны. И проблемы те же. Люди не меняются со временем. Среди современного я ещё не встречал чего-то такого же достойного. Постоянно говорят «Сигарев, Сигарев!». Ну, почитал я это «Чёрное молоко» — ни о чём. Сплошной мат. 

— Бояков — второй педагог на первом курсе с Маликовым. Он работает только с ними. Приезжала Вера Полозкова. Она со всеми встречалась, но чай только с первым курсом пила. Хочется, чтобы внимание Боякова распространялось на все курсы. 

 

Я ожидаю, что Бояков и дальше будет привозить интересные фестивали и спектакли. То, что нам не доступно. Мы же не поедем в Данию, чтобы посмотреть «Гензель и Гретель».

 

Сейчас, я понимаю, Академия не так раскручена. Но пройдёт время и люди, думаю, будут говорить: «Да? Ты училась в Академии? Ну, ни фига себе!».

— Хотелось бы, чтобы привели в порядок территорию вокруг общежития, поставили лавочки, сделали газон, чтобы студенты могли отдохнуть. И какую-нибудь спортивную площадку. Но, я думаю, со временем всё будет. 

 

Я бы хотел, чтобы появились проекты, которые объединяли бы несколько факультетов. Сейчас связь между факультетами не очень налажена. 

 

Я от других ничего для себя не жду. Я сам сделаю свой проект. Есть такие амбиции. Тут никто не запрещает. Пока я учусь, набираюсь опыта. 

— Плиты бы новые. У нас  одна комфорка работает. На ней всем блоком и готовим. Комната моя мне не очень нравится. Но я думаю, что в моих силах её преобразить. Я хотела делать ремонт, но пошли разговоры, что в любой момент могут прийти и переселить. Поэтому я его пока не делаю.

— В бытовом плане меня всё устраивает. Общага у нас нормальная. Круче я только в Москве видел, в институте культуры искусств. 

— Я планирую работать в театре. Конечно же, хочется попробовать в Питере или Москве. Если там не получится, буду пробовать в наш ТЮЗ. Я бы хотела работать с Вадимом Кривошеевым, это наш педагог и второй режиссёр в ТЮЗе. Он — родной. Я его и как режиссёра знаю, и считаю, что он — талантливейший человек. 

 

Хочется, конечно, и в Драму и в Камерный, но я же понимаю… Я реально смотрю на жизнь. С Бояковым работать? Я не знаю, какой он режиссёр. Пока не могу ответить на этот вопрос. Хотела бы я с ним связывать жизнь? Наверное, нет.

 

— Я бы хотел остаться в этом городе (я из Тулы) — мне нравится. Я вижу себя музыкантом. Где угодно, главное, чтобы нравилось. Может быть, буду что-то делать со своими друзьями. 

— У меня мечта с детства — стать актрисой. На вступительных экзаменах мне задали вопрос: «Вы вообще что хотите? В сериалах сниматься, прославиться?». Я честно ответила: «Хочу работать в театре». Может быть, было бы интересно сняться в кино, но это как опыт, не более. Свою жизнь я бы хотела связать с театром.

— Я всегда хотел играть в каком-то ансамбле или оркестре. На примете у меня либо Кубанский казачий хор, либо Республиканский ансамбль песни и пляски. Это, в принципе, одно и то же. То — казаки, а то — народ крайнего Севера. 

— Куда возьмут, туда возьмут. В Воронеже сейчас работы нет. Камерный да, расширяется, но я, честно говоря, не хочу работать у Бычкова. Много наслышан о нём. В театр имени Кольцова воронежских драматических артистов не берут. Пару лет назад приходили наши выпускники — им дали от ворот поворот.