Самый центр города Воронежа – площадь, конечно же, Ленина. Напротив здания областного правительства – памятник вождю. Через дорогу – пятиэтажный дом. На фасаде висит яркий тент с изображением новостройки. За этой стыдливой занавеской - самый центральный в Воронеже бомжедом.
К дому ведет полуразрушенная арка. Извилистые, словно змеи, трещины полностью покрывают ее стены и свод. Во дворе мрачно и тревожно. Узкая, но хорошо утоптанная тропинка разделяется на несколько еще меньших: одна ведет к разваливающимся подъездам, другая - к выходу на площадь, а третья - к почти целым качелям в центре двора.
От легкого ветра почти сгнившие качели издают протяжный, скрипящий звук. На выцветших сиденьях – облезшая краска, а внизу осколки битого стекла. От дома несет нищетой и разрухой. Полуразрушенные балконы нависают над головой, грозя вот-вот обрушиться. Но стекла в большинстве окон целы. И за некоторыми даже горит свет.
Двери подъездов завалены мусором. Подобраться к ним практически невозможно. Четыре из пяти заперты изнутри. На одной двери висит почти оторвавшееся объявление «Ремонт домофонов. Звоните по номеру…».
Улыбчивый удмурт
Направляемся к первому подъезду, который все еще остался незапертым. На пути новые препятствия: столб пыли, экскременты и гора бутылок. На первом этаже – фигура мужчины в темном спортивном костюме.
– Здорово! – обращается к парню мой спутник.
К нам оборачивается молодой человек с черными, как угольки, глазами. От четвертой ступеньки и до голой стены протягивается длинный и толстый карниз, на котором вполне уверенно стоит парень.
– Здорово! – улыбчиво отвечает он.
– А вы работаете здесь? – я обращаю внимание на то, что парень усердно чистит провода, которые торчат из верхнего угла стены.
– Да ну… Я живу здесь. Ну это, как его там... Бомж я, короче.
Я пристально наблюдаю за тем, как он ловко выковыривает куском железа провода.
– Ааа… ты про это? – парень добродушно улыбается. – Это медь. Ща достану все провода и сдам пойду, хоть денежка будет.
– Не работаете нигде? – наивно спрашиваю.
– Не, у меня судимость, а кто меня такого на работу возьмет?
– Украли что-то?
– Да, в тачке дорогой спер магнитолу, и все такое. А еще в Воронеже мне не повезло. Бухой был и оскорбил мужика одного, вот суд скоро будет. Еще у меня с ментами нелады. Пришли как-то и начали домахиваться, что регистрации у меня нет, что в доме аварийном живу. Ну а что они мне смогут написать в протоколе? Что я бомж? Так они мне распитие спиртных припаяли. Штраф семь тысяч платить.
– Что делать будете?
– Да хрен его знает. Я иногда вот так провода выдергиваю, в соседних подъездах уже не осталось ниче. Все, скоты, разворовали! А еще у меня товарищ сейчас на работе.
– На работе?
– Ну да, на паперти. На пересечении соседних улиц, – парень на минуту отвлекается от работы, чтобы протереть запотевший лоб. Он аккуратно прячет ладонь в грязный рукав и убирает капли, нависшие над его темными бровями.
– И много вас таких?
– Бомжей, в смысле? – парень начинает протяжно смеяться, но не отрывается от работы. – Да нас здесь полно. Точно знаю, в соседних подъездах еще живут, в подвале. Блин, да страшно даже… Захожу че-то я как-то в подвал и слышу, как кто-то бежит. Всматриваюсь, пацан какой-то. Стремно же, ну? Меня, кстати, Насим зовут.
– А вы здесь где живете?
– Да на четвертом. Хочешь – поднимись!
– А можно?
– Да какой вопрос! Идите, конечно.
На каждом этаже – разруха и грязь. Лестницы красочного дома держатся на честном слове. Их уже не обрамляют перила. Они давно украдены местными жителями.
Внутри просторных заброшенных квартир - горы мусора. Открытые настежь двери не скрывают накиданных на пол лежанок. Из некоторых помещений доносится едкий запах экскрементов. Такие квартиры служат общественным туалетом. Канализация давно забита и не работает. В менее грязных комнатах на стенах болтаются плакаты с Эминемом, Шакирой, вырезки из журнала «Максим».
– Смотри, дверь прикрыта, наверное, сюда, – шепчет на ухо мой спутник.
Проходим внутрь. Ботинки липнут к грязному полу, а от каждого шага по квартире раздается мерзкий скрип.
Перед нами две большие комнаты. В одной из них два матраса, которые доверху завалены вещами. У входа темная толстая куртка, отдаленно напоминающая полицейский бушлат. На ней небольшая картонка, свернутая пополам. Извилистым и неровным почерком на коричневом фоне написано «Помогите на дорогу домой».
Перед нами две большие комнаты. В одной из них два матраса, которые доверху завалены вещами. У входа темная толстая куртка, отдаленно напоминающая полицейский бушлат. На ней небольшая картонка, свернутая пополам. Извилистым и неровным почерком на коричневом фоне написано «Помогите на дорогу домой».
На полу целый парад пустых жестяных банок от дешевых консервов и упаковки от любимого продукта всех бомжей - настойки боярышника. Двенадцать маленьких зеленых склянок заполонили все пространство около матраса.
Из большого белого окна с длинным подоконником доносятся детские крики. Напротив красочной квартиры - Театр оперы и балета. Рассмотреть что-то подробно не удается, весь вид из окна закрывает тонкий баннер-тент.
– Ну что, посмотрели? – улыбается Насим.
–У вас так много настоек, – смеюсь.
– Да это мы пьем иногда. Ну вообще не подумай, я не пью. Лучше колоться, чем пить, – уверенно отвечает парень.
– Почему?
– Ну, синька – это хрень полная. Что толку-то от нее? А вот наркота – это уже другое дело!
– Пробовали?
– Да, ну а чо? Ну ты не подумай, я так, по-легкому, – Насим всматривается в мое лицо, пытаясь угадать реакцию на эти слова.
– Легко – это как?
– Ну, я на герыче сидел.
– Ничего себе легко!
– Не, ты не знаешь. Героин это так, хрень. С него слезть вообще проблем никаких. Страшно с винтом, с крокодилом, – парень замолкает на полминуты. – Не, вот с крокодилом лучше вообще не связываться. У меня друг один в Удмуртии был, так он на крокодиле сидел. Мы его как видели, постоянно говорили ему, мол, Ванек, ты прекрати, остановись. А он не может... Через неделю уже смотрим на него, а он скрюченный весь идет. Когда на крокодиле сидишь, кости разлагаются вместе с тобой в стремительном темпе.
– Вы-то слезли с герыча?
– Да. Вот уже как… дай посчитаю, – Насим прикрывает глаза и начинает перебирать пальцы на руках. – Во! Уже как восемь месяцев не сижу!
– Не сложно?
– Не, нормально... Я как в Воронеж приехал, перестал употреблять. Тут я вообще не знаю, где его найти можно. В Москве знаю, в Удмуртии знаю, а тут даже смысла нет искать. Не тянет.
– А родители знают, что вы вот так?
– Не, что ты?!! Мать у меня в Москве живет. К ней я не поеду, а узнает, что я живу так – башку оторвет.
Серьезный украинец
Перебираться в соседние подъезды приходится через чердак. Сквозь узкие проемы в крыше влетают голуби. Сам чердак, видимо, недавно горел. Гарь повсюду: обуглившиеся обломки карнизов, парапетов, бревен и различных брусков. Под ногами горелый мусор, жестяные банки, грунт, пачка презервативов.
Вылезаем на лестничную клетку соседнего подъезда.
Вылезаем на лестничную клетку соседнего подъезда.
– Ты это видишь? – удивляется мой спутник, обращая внимание на присутствие перил у лестниц и полностью вычищенный холл.
На верхнем пролете замечаем электрические провода, тянущиеся в щелку закрытой двери. Стучим. Спустя пять минут слышим осторожные шаги. На лестничной клетке появляется мужчина средних лет.
– Здрасьте, а мы знакомиться к вам пришли!
– Зачем? – отвечает темноволосый мужчина. Он выглядит заспанным.
– Может, мы помочь чем-то вам сможем?
– Нет, – сухо отвечает мужчина и уже собирается закрыть входную дверь.
Я замечаю небольшое объявление, приклеенное на дверь квартиры: «Бесплатные обеды. Благотворительная организация «Право на жизнь».
– Ходите? – показываю пальцем на листок, чтобы как-то начать беседу.
– Пфф, – мужчина глубоко вздыхает, – зачем мне ходить туда, если я работаю?
– Работаете?
– А кто вы? Менты или журналисты? Просто так люди не ходят, – недоверчиво осматривает нас новый знакомый.
– Журналисты.
– Я работаю на стройке разнорабочим. Когда есть работка нормальная там, приношу по тысяче, поэтому могу позволить себе купить еду.
Разговор начал налаживаться. Серьезный мужчина представился Анатолием с Украины, из города Полтава.
– Сюда после недавних событий приехали?
– Не. Я приехал в 2013. Мне даже статус беженца оформить не могут, потому что уехал я раньше, чем война началась. Ну да, совсем забыл, а еще у меня документы украли.
– Как же вы без документов работаете?
– Ну, мужики понимающие. Скоро в Москву поеду, в посольство, документы оформлять новые.
Спустя несколько минут Анатолий приглашает нас зайти в дом. Осторожно закрывая за нами дверь, он показывает на две из трех комнат.
– Вот эти две жилые. Другую мы закрыли. Раньше нас пятеро жило, а сейчас они уехали, поэтому не нужна она.
– Сейчас вас сколько?
– Трое.
На полу в главной комнате красный «советский» ковер. В углу большой зеленый диван, аккуратно застеленный бордовым покрывалом. У самого входа полутораспальная кровать, на которой лежат две слегка порванные подушки. Окно занавешено темными шторами, свет практически не поступает в комнату. Наш разговор перебивает включенный телевизор с высокой антенной.
– У вас очень благоустроенная квартира!
– Ну да, спасибо, – на лице Анатолия появляется едва уловимая улыбка, – мы убираемся здесь каждый день.
– А мебель откуда?
– Успели утащить по квартирам. Когда прежние жильцы переселялись в другой дом, оставляли тут ненужное барахло, а мы его быстро забрали.
Анатолий проводит нас по комнате, делая акценты на важных ему вещах.
– Вот, например, конфорка. Мы ее выдернули в какой-то плите. Уже и не вспомню, в какой квартире. Теперь готовим.Из самодельной плиты торчат оголенные провода, свисающие на маленький холодильник.
– Не боитесь, что когда на работу пойдете, разворуют?
– Если не хотят жить, пусть воруют! Да и кто полезет?
– Наркоманы какие-нибудь…
– Да мы их так гоняем тут! К нам менты иногда приходят и говорят, мол, пацаны, помогите разогнать всех. И мы помогаем.
– А как же полиция с вами? Вы же, получается, незаконно здесь живете.
– У нас сотрудничество. Они не трогают нас, а мы их. Если что нужно, помогаем. Иногда, конечно, приходят посмотреть, убрано ли у нас или нет, но с этим все строго. Мы даже в подъезде убираем!
Анатолий отвлекается на звонкий смех, доносящийся из окна. Он несколько минут молчаливо смотрит вниз и улыбается. Около здания областной администрации играют дети.
– У вас семья есть? – осторожно спрашиваю.
– Да. У меня жена и двое детей. Они в Полтаве сейчас.
– А почему вы не с ними?
– С женой мы в разводе. Ну их, этих баб! А с дочками я каждый день созваниваюсь, иногда деньги им высылаю. Хорошо, что хоть не догадались ничего обо мне, а то переживать бы начали, волноваться…
Мы собираемся уходить. Придется опять перебираться по сгоревшему чердаку.
– Подождите, я сейчас покажу вам, как можно выйти, – останавливает нас Анатолий.
Мужчина спускается на два этажа ниже. По дороге он рассказывает, как иногда ходит с друзьями в баню пива выпить, как скучает по родным и близким и что вернется обратно в Воронеж, потому что это место уже стало его домом.
– Ну а что? У меня дети спрашивают: «Пап, где ты живешь?». Я им отвечаю, что в центре города. Даже и не вру!
Мы заходим в одну из квартир. В дальней комнате огромная дыра в стене, через которую можно попасть в открытый подъезд.
Музыкант
Из чистого, убранного сверху донизу подъезда мы попадаем в тот, первый. Спускаемся вниз. Мимо нас пробегают две молодые девчонки в ситцевых платьях. Слышим разговор.
– А что мы с тобой так испугались-то?
– Я не знаю… Вроде не бомжи, да и на алкашей не похожи. Что, хапнула адреналинчику?
Девочки заливаются громким смехом. По дороге вниз заходим в еще не изученные квартиры. На кухне одной из них на полу лежит газовая плита «Россиянка», а на стене висит политическая карта мира.
На стене лестничной площадки третьего этажа наклейка партии Единой России, а внизу подпись «Не надо, спасибо, у меня есть хата. Просто хочется острых ощущений». Приближаясь к первому этажу, слышим разговор двух людей. С паперти вернулся друг Насима.
На стене лестничной площадки третьего этажа наклейка партии Единой России, а внизу подпись «Не надо, спасибо, у меня есть хата. Просто хочется острых ощущений». Приближаясь к первому этажу, слышим разговор двух людей. С паперти вернулся друг Насима.
Молодой человек со светлыми волосами сжимает ладони от холода и звонко постукивает зубами.
– Меня Леонид зовут, для друзей Лёня! – яркие голубые глаза пристально всматриваются в меня.
Леонид – автостопщик. Из Пятигорска путешествовал по городам нашей страны. В раннем детстве остался без родителей. Опекунство оформила родная бабушка. По словам Лёни, жить с ней он не смог.
– Да я пьяный был, стоял в толчке, споткнулся и упал башкой на унитаз. Проломил его, короче. Вода залила три этажа. Бабка как давай ругаться! Потом пилила меня недели две, чтобы я пошел ей новый унитаз покупать. Ну я узнал, что выйдет это мне тысяч в пятнадцать. Ясен хрен, забил на это дело. А бабка все ругалась.
С самого детства Лёня занимался музыкой. В разговоре постоянно вспоминает любимую гитару, с которой не расставался. Когда нужны были деньги, зарабатывал игрой на музыкальном инструменте. Как рассказывает парень, гитару у него украл товарищ. Когда Лёня отправился в Москву, оставил гитару знакомому, чтобы не тащить с собой. Доехать до Москвы не получилось – сильная боль в ногах заставила вернуться обратно. По приезде оказалось, что гитары уже нет, впрочем, как и самого товарища.
– А что с ногами у тебя? – спрашиваю.
– Отказывают. Ходил к врачу давно еще, тот сказал, что болезнь как-то на «с» начинается. Смысл в том, что разваливаются кости, ноги постоянно судорогами сводит, да и вообще я не уверен, что через год ходить буду. Это все после тюрьмы началось, – рассказывает парень.
– В тюрьму за что сел?
– Кража, как и у Насима, – смеется Леонид.
– Что дальше-то делать будешь?
– Да хрен его знает. Вот у Насима суд пройдет, и поедем по городам автостопом. Один я не смогу, а так хоть бабла подзаработаем.
– Возвращаться не будете?
– Да как так! Конечно, будем. Это уже наш дом, да еще и в центре!
Две студентки стоят на площади Ленина и рассуждают о дальнейшей жизни.
– Блин, я так хочу потом насовсем переехать в Воронеж! – обращается к подруге девочка с оранжевым рюкзаком.
–Дааа, – вторит ей вторая, – было бы круто. Если бы еще и квартира своя была!
– В центре! Я хочу вот тут жить! – девочка показывает на красочный дом.
Справка.
Воронеж, площадь Ленина, 6. Дом по этому адресу в народе окрестили «мертвым». В 2011 году здание было признано аварийным. Строительная компания «Павловскгранит жилстрой» пообещала жителям квартиры в новостройке, возведенной по соседству. Эпопея с переселением жильцов в новый дом продолжалась несколько лет. Сначала горожане просто не хотели покидать свое жилище, устраивали забастовки. Потом поняли, что потеряют лакомый кусок, за который им смогут заплатить значительные деньги. С юридической точки зрения, в доме все еще кто-то "живет официально". По факту удалось обнаружить две запертые двери в хорошем состоянии.
