У Воронежского государственного института искусств месяц назад сменился ректор. Им стал народный артист России, актер драматического театра имени Кольцова и уже бывший директор Дворца творчества детей и молодежи Сергей Карпов. В интервью порталу 36on.ru он рассказал, каким ему запомнился вуз во времена его учебы здесь, насколько сложно совмещать работу в театре с работой ректора и каким ему видится будущее ВГИИ.
Фото: Мария Кирова
– Сергей Викторович, вы в свое время закончили институт искусств. Каким вы его помните в те годы, и что бы вы хотели изменить в нем за время своей работы здесь?
– В те годы институт искусств только становился на ноги, нам приходилось все делать самим, у нас не было слов «давали», «делали». Что я имею в виду? Мог прийти, например, декан и сказать: «Ребята, музыкантам нужно помочь перенести 20 роялей». И никто не считал, что это не надо делать. Говорили скорее наоборот: считали, что это здорово, что нам дали 20 инструментов, теперь нам остается только их перетащить. Атмосфера в институте была озаглавлена девизом «Радость творчества». Я считаю, что она должна быть такой и по сей день. Каждая лекция или практическое занятие давали какой-то стимул достигать поставленных целей, ощущение того, что мы выбрали действительно правильную профессию. На мой взгляд, человек, приходящий в творческий вуз, уже сам по себе немного творческий. А вот когда у своего педагога он может еще открыть что-то новое для себя – вот это и есть радость творчества, радость обучения. Вот именно такая радость от учебы должна приходить к студентам ежедневно. И в мое время вот эта радость творчества как открытия чего-то нового была всегда: мы ходили друг к другу на все концерты, на все показы. Самым радостным событием в нашей студенческой среде были или Новый год, или День института, когда мы делали капустники, потому что то, как курс делал капустник, показывало именно внешнюю сторону курса. А что касалось дипломных показов, то это было самое настоящие событие года в институте. Интересно, что все удачи и неудачи рассматривались одинаково – все они были частью творческого процесса. Преподаватели учили нас, что хорошее выступление – это не итог жизни и не цель, а лишь небольшая ступенька в обучении студентов. Что ключевой момент в исполнительстве – это тот момент, когда ты предельно расслаблен, ты существуешь только в этом моменте, и эмоционально ты живешь тем произведением, которое ты исполняешь. Преподаватели показывали, как погрузиться не в состояние соревнования – «кто выше и кто лучше» – а именно в ту среду, из которой рождается творчество.
– Есть ли какое-то высказывание от преподавателей или, если угодно, какие-то правила? О чем они?
– У нас был один негласный девиз, негласное правило: было стыдно плохо учиться. Единственный фактор, который отодвигал человека от основной массы людей – это если он общетеоретические дисциплины сдавал плохо. У нас невозможно было ответить плохо историю театра, просто нельзя было сдать плохо зарубежную литературу. В процессе обсуждения литературы мы открывали для себя какие-то новые вещи, смотрели по-новому на ситуации, ведь школьная программа не давала того, что давала зарубежная и, в особенности, русская литература в институте. Это же бы настоящий Клондайк: когда мы все это изучили, мы вдруг поняли, в каком интереснейшем мире мы живем – в мире не только научного коммунизма и политической экономии, которую, кстати, тоже надо было знать, потому что политэкономия капитализма и политэкономия социализма были совершенно разными вещами, причем одна была интереснее другой. Но ведь это тоже надо было положить на какой-то нормальный ум, на какую-то прочную базу – не на ту, которая у нас есть после школы, а на такую, куда уже наложился пласт литературы, пласт театра, истории музыки и так далее. Ведь что такое культура? Для себя я понял, что культура – это синтез достижений человечества в производственном, социальном и духовном измерении. И когда вы собираете эти 3 вещи воедино, получается плодоносная культура. И поэтому стыдно было учиться плохо.
– А что насчет правил, которые вы выучили в те годы и которых придерживаетесь до сих пор?
– Есть у меня один такой тезис, я считаю его верным и вечным, до сих пор иногда ему следую: спектакль или вообще любой творческий акт – это поезд, а человек, участвующий в этом спектакле, – это пассажир. И все пассажиры ведут себя по отношению к этому поезду по-разному: один приходит за 3 часа, сидит и ждет отправления, другой приходит чуть позже, а третий вообще вскакивает на ходу в уходящий поезд. И тем не менее все пассажиры едут в одном составе до конечной станции. И вот многие студенты расстраивались, потому что у них не выходит, не выходит и опять не выходит. А потом на показе раз – и получается. И эта аналогия точно работает. У всех творческих людей путь достижения цели разный: один будет работать по 5-6 часов и в итоге у него получится исполнить произведение так, как нужно. Другой человек, наоборот, придет домой, сядет, будет думать, думать, потом еще так же долго думать, при этом даже не подходить к инструменту, а потом вдруг просто может подойти, сесть и заиграть. И как происходит эта «внутренняя наполненность» творческого человека – непонятно. Именно поэтому у нас и удачные, и неудачные показы оценивались равно, если смотреть со стороны учебного процесса. Конечно же, если показ был хорош – хвалили. Если же он был неудачный – не ругали, но разбирали, что было не так, всегда старались дать студенту понять, что он методологически делает неверно. Что не так в его отношении к зрителю? Что было не так в его мироощущении на тот момент? Что не так в тренинге? Что не верно в речи?
– А что же происходит в институте сейчас, на ваш взгляд? Какая обстановка? Какая атмосфера? Насколько я могу судить по музыкальному факультету, преобладает все-таки соревновательный дух, нежели созерцательный. А вы как считаете?
– Понимаете, я не могу сейчас говорить об атмосфере. Для того, чтобы об этом судить, надо в этой обстановке побывать и пожить. Моя задача сейчас – посетить некоторые занятия, концерты, посмотреть, как это организовано, какой это имеет смысл и какую направленность. Вы же понимаете, что руководство институтом налагает определенную ответственность и, главное, задачи: от пришедшего человека ждут чего-то нового или укрепления старого, если оно хорошее, назовем это так. Это касается материальной базы, света, звука, тепла, жизни в целом. Человек творческой специальности не должен беспокоиться о температуре воздуха на сцене, это просто не его задача. Его также не должны волновать какие-то вещи вокруг, если они отвлекают его от творчества.
– А должен ли в таком случае этот творческий человек вообще жить жизнью института?
– Конечно, ведь без этого никуда. Эта жизнь касается его хотя бы на 15-20%, это неизбежно. Люди фантастически подпитываются друг от друга. Иногда глаза преподавателя или глаза какой-то симпатичной девушки, мимолетно встретившейся в библиотеке, могут дать такой толчок и такое невиданное пробуждение человека! Чувство теплоты и любви никогда не приземляет, а только возвышает.
– На прошедший 2020 год в институте искусств было запланировано огромное количество мастер-классов. Это связано, например, с тем, что в Воронеже не так давно открылся образовательный центр Юрия Башмета. И преподаватели жаловались на то, что они теперь вынуждены вкладывать больше своих сил не в организацию учебного процесса, а в подготовку студентов к этим мастер-классам. Причем зачастую бывало так, что мастер-класс выходил не слишком информативный, а выставить кого-то обязательно нужно было. Как вы относитесь к большому количеству мастер-классов от приезжих специалистов в институте? Вы считаете, что сюда нужно приглашать больше талантливых музыкантов, актеров и художников, или все-таки стоит дать студентам больше времени на то, чтобы они развивались самостоятельно?
– Я считаю, что приглашать мастеров – это нормально, только во всем должна быть система. Система в чем заключается: если мастер-классы каждый день, то это уже не мастер-класс, а учебное занятие. Мастер-класс – это очень яркое единоразовое событие, которое остается у человека надолго в голове. Мастер-классы иногда переворачивают твое понимание или сильно подкрепляют методологию педагога. Иногда мастер-класс – это довольно свежий взгляд на человека со стороны, потому что иногда видение преподавателя притупляется. Ко всем центрам я отношусь довольно скептически: многие из них пользуются именами тех, в честь кого они названы, но ведь можно наоткрывать массу школ имени великих людей, но там же не преподают эти самые великие люди. В эти центры ищут местных педагогов, а эти педагоги – те, кто не устроился в институт и так далее. Тут есть очень проблемные вопросы: если это центр Юрия Башмета, например, то, когда сам великий музыкант это делает, это один мастер-класс, а вот когда преподаватели его школы взяли это имя и преподают – это для меня немножко другое.
– Есть мнение, что этот институт не популярен среди абитуриентов. Кажется, нет такого, что люди определенных специальностей заканчивают школы и колледжи, а потом однозначно решают поступать именно сюда по каким-то причинам. Редко встречается, что некоторые из-за одного определенного преподавателя или из-за изучения южной традиции на направлении «Этномузыкология» специально приезжают именно сюда. Будете ли вы предпринимать какие-то шаги для популяризации этого вуза в городе и в стране в целом? У бывшего ректора Ольги Скрынниковой в этом вопросе была позиция «Нам дерзкий пиар не нужен». А что вы по этому поводу думаете? Какие у вас планы?
– Понимаете, ставить задачу повысить планку – это не задача творческого вуза. Есть момент преподавания. Если раньше в Черноземье был только один институт, то сейчас по многим специальностям можно обучиться в Орле, Белгороде. Уже можно, наверное, и в Липецке. Стоит лишь вопрос качества, но дать на него ответ можно будет только тогда, когда пройдет какое-то время – 10-15 лет. И это очень сильно сбивает конкуренцию по приему. Если раньше к нам ехали из Тамбова, Курска, Липецка, Белгорода, Смоленска и все остальные, то сейчас абитуриент думает: «А зачем мне ехать в Воронеж, когда есть кафедра актерского мастерства в Орле?». Это же все зависит от индивидуального выбора, от той планки, которую человек для себя ставит. Абитуриент смотрит, сколько стоит обучение, где жить... время-то тяжелое! Раньше все было бюджетное, а сейчас выделяют 10, 8, иногда даже 6 бюджетных мест. И получается, что за обучение надо платить. И вот смотрят: Москва – это очень высокая планка. Но на сегодняшний день окончание института в Москве не гарантирует, что вас точно распределят, то есть это могут быть выброшенные деньги. Масса моих друзей, у которых дети закончили Щепкинское училище, Щукинское, ЛГИТМиК, ВГИК – не работают. Почему? Потому что человек, попав в Москву, оттуда не уезжает. Даже если он уже получил образование, а в театр его не пригласили, он не возвращается домой. Я не понимаю, почему. Очень многие люди же наоборот уезжают после Москвы и нормально работают. Может, ставят вопрос под другим углом: либо они социально хотят там жить, но не работать, но, если они все-таки хотят работать, им приходится тогда не жить в Москве. Если вы попадете в столичный театр и начнете анализировать количество людей в труппе, станет дурно. Знакомых с наших выпусков, которые уехали в Москву и устроились, например, в театр Пушкина, я их до сих пор вижу в 26 ряду, в эпизодах. А те, кто остался в Самаре, Саратове, Воронеже, Иркутске, Казани, – все они теперь артисты с огромным репертуаром.
– А все-таки: что вы можете сказать по поводу рейтинга? Будете ли вы как-то популяризировать институт?
– Понимаете, рейтинг – это слово для меня такое специфическое. Он определяется по количеству стульев, парт, людей с ученым званием в вузе, площадей… Вы когда-нибудь видели рейтинг? Место в нем определяется не количеством людей, которые в Барселоне заняли первую премию. Это, конечно, тоже есть, но, помимо этого, нужно еще учитывать многие технические параметры: наличие сайта, информации на нем и много других вещей. Рейтинг – это не только про то, кто закончил это учебное заведение и получил Оскар. Вы знаете, я очень часто беседую с преподавателями других вузов, и в этих кругах отношение к нашему институту искусств очень хорошее. У нас много хороших выпускников, которые работают в театрах. И если взять практически любой театр России, вы там найдете хоть одного воронежского выпускника. Возьмите хоть Казань, Уфу, Новосибирск, Омск, Курск, Самару – там везде наши люди.
– Но ведь если посмотреть на теоретиков, которые работают на музыкальном факультете, они все в основном оканчивали московские вузы.
– Это уже касается более узких специальностей. Здесь стоит задать другой вопрос: для чего человек получает образование? В качестве самообразования, чтобы преподавать или чтобы жить с эти образованием? Человек-то приходит сюда не за рейтингом, а за специальностью. Я знаю людей, которые считают, что чтобы им работать по другой специальности, им нужно получить вот эту специальность. Им, например, нужна актерская специальность, чтобы стать режиссерами. Некоторым нужна специальность исполнителя, чтобы стать худруком филармонии. Все зависит от того, какую цель ставит перед собой человек. Я, например, всем рекламирую специальность «Экономика и организация театрального дела». И только представьте, насколько студенту будет легче и понятнее эта специальность, если перед этим он закончит актерский факультет. Он уже театр будет знать не на уровне «нравится» и «не нравится», а изнутри. У него уже будет гораздо больше преимуществ, чем у человека с улицы. Ему уже не надо будет объяснять, что такое сцена.
– Думали ли вы когда-нибудь о том, что «пригодитесь» в том же вузе, в котором сами учились? Хотели ли вы вообще в дальнейшем связывать свою жизнь с работой в высшем учебном заведении?
– Как правило люди, которые учатся на актеров, говорят, что они будут всю жизнь отданы театру, что они всю жизнь положат на этот алтарь. Это можно будет понять только тогда, когда пройдет время. С моего курса, на котором я учился, работают по специальности только два человека, остальные либо сменили специальность, либо ушли из этой специальности вообще, либо плохо работали в этой специальности и бросили, хотя ничего не предвещало беды. Это жизнь. Думал ли я, что окажусь здесь через много лет? Никогда не думал, потому что я не ставил перед собой таких целей.
– Институту не хватает территории. Музыкантам часто негде репетировать самостоятельно, а некоторые предметы у театралов и живописцев проводят прямо в общежитии в оборудованных аудиториях. Есть ли у вас какие-то идеи, как решить эту проблему?
– Не могу пока ничего сказать про расширение территории. Мне нужно время, чтобы понять, в чем проблема и что нужно делать.
– Нет ли у вас в планах открывать новые отделения? Например, композиторское отделение, так как в Воронеже, городе-миллионнике, этот вопрос стоит очень остро. Тут просто отсутствует композиторская кафедра, из-за чего люди уезжают в Москву. А с чем остается Воронеж? Да ни с чем, музыку писать практически некому. Поддерживаете ли вы развитие данного направления? База для открытия кафедры есть, педагоги тоже. В вузе работают композиторы, но они не преподают композицию.
– Вы спрашиваете меня о том, о чем я пока не имею представления, потому что пока я только вхожу в курс дела. Я составил план из 26 вопросов, с которыми мне нужно разобраться, и пока что я нахожусь только на восьмом пункте. Как я могу сказать вам сейчас, что откроется? Сейчас я изучаю ту базу, которая есть, мне нужно понять, что это такое. Я уже побеседовал с ассистентами, с аспирантурой, занимаюсь юбилеем института и цифрами приема на следующий год. Работа ВГИИ не может останавливаться, мне нужно хотя бы погода, чтобы понять закоулки, клочки и мелочи института. Не понимаешь мелочей – не понимаешь главного.
– Сергей Викторович, вы – человек искусства и, конечно же, понимаете, что творческая работа не терпит, когда ее забрасывают даже на день. Профессия актера, музыканта или художника не имеет выходных. И почему-то в институте искусств на праздниках или по воскресеньям студентам не разрешают заниматься самостоятельно. Классов и без того не хватает: если прийти сюда в самый разгар, в 2 часа дня, найти свободный класс нет шансов. Будет ли проведена политика, направленная на увеличение количества времени самостоятельных занятий студентов в институте за счет времени выходных, праздничных и каникулярных дней? Я не говорю о том, что преподаватели должны вести лекции каждый день. Студенты жалуются, что им не хватает времени для самостоятельной работы.
– Вы должны понять, что здание вуза – это государственное учреждение. Оно живет по законам. Оно не может жить по законам «Гуляй, поле»: хочу – иду, захотел – взял. Здание имеет свое напряжение, оно тоже должно «отдыхать». И его атмосфера должна отдыхать. Да и потом, люди, обслуживающие студентов, не могут работать круглые сутки, они должны тоже отдыхать. Я имею в виду гардеробщиц, уборщиц. По трудовому законодательству я же должен всем дать 2 выходных или 1 по скользящему графику. Студентам надо в себе взращивать позицию не о том, что институт может дать им, а что они могут дать институту. Я пришел в общежитие и мне стало дурно: разве можно так относиться к жилью? Как можно так относиться к территории? Кругом антисанитарные условия, созданные самими студентами. Как может творческий человек жить в таких условиях? Люди живут по принципу «как хочу, так и делаю». Сейчас я это буду прекращать кардинально.Человек, проживающий в общежитии, позволяет себе абсолютно все, что он хочет, не дав ничего взамен и даже иногда не оплачивая проживание.
– Вернемся немного в прошлое. После окончания академии вас пригласили в 9 театров, об этом говорили в одном из интервью. И вы выбрали именно воронежский, потому что ваша мама говорила: «Где родился, там и сгодился». Почему ваш выбор пал именно на драмтеатр?
– Я вам могу сказать вот что: когда я, будучи еще мальчиком в 10 классе, проходил мимо театра драмы имени Кольцова, мне почему-то казалось, что я там должен работать. Я ходил, смотрел на все это и думал: «Я точно буду там работать!». Я очень любил в 9-10 классе 31 декабря забираться на галерку и смотреть оттуда спектакли до наступления Нового года. В те годы 31 декабря театры все еще работали. Мне очень нравился актерский состав театра, нравилось здание. А потом к нам на курс, кроме Дубинского и Дундукова (Дубинский был художественным руководителем, Дундуков – вторым педагогом – прим. ред.), пришел еще Вадим Васильевич Бугров и Глеб Борисович Дроздов, которые тоже ставили спектакли с нами. Театр тогда был на таком подъеме и был настолько актерски силен по подбору артистов, по типажности, по другим каким-то вещам, которые меня восхищали. Понимаете, я сейчас говорю о том, как была подобрана труппа. И Дроздов тогда еще был молодым человеком: он принял театр, когда ему было 28 лет. И после одной из репетиций он сказал: «Всем спасибо!». А меня пригласил к себе в кабинет и предложил мне одному с курса работать в театре. До этого я уже работал в ТЮЗе целый год: меня освободили от занятий, но негласно. Там у Бугрова я уже играл главную роль в спектакле «Моя любовь на третьем курсе», и он думал, что я пойду к нему. Потом, когда приехали режиссеры на смотр, как раньше было принято, меня пригласили где-то в 8 или 9 театров. Но так как мама была одна и театр мне очень нравился, а предложения, которые поступали по отношению к Воронежу, были не совсем равные, иногда надо было уезжать далеко, я подумал, что лучше жить с мамой и работать в таком театре. Я очень многое понимал: у меня было очень много друзей, была опора и потрясающая мама в том смысле, что она в эти года отдала все, только чтобы я ничем не занимался и начал хорошо работать. Ей это удавалось, поэтому я выбрал именно этот театр. И не прогадал: бешеная работа началась сразу, и вот продолжается она уже более 40 лет.
– Как вам удается совмещать работу в театре с обязанностями ректора? Есть ли у вас какой-то секрет, как все успеть за короткий световой день?
– Главное – организованность человека. Я пришел сюда – занимаюсь вот этим. По дороге в театр вечером я переключаюсь на театр. И ведь я там нахожусь не каждый день: артист не может каждый день играть спектакли. Есть репертуар на месяц: то густо, то пусто. И я вижу, где тяжелый спектакль, и может на полчаса больше перед ним отдыхаю. Но это уже профессиональная, выработанная годами черта, здесь нет ничего страшного. А секрет всему – это спорт: каждое утро в 7:50 я нахожусь в спортивном зале. Я пробегаю свое расстояние в 5 километров, и потом включаются мозги, начинается день.
