Насколько люди зависимы от природных богатств? Чем мы угрожаем окружающей среде? Что происходит вокруг медно-никелевых месторождений в Новохоперском районе? На вопросы «Курьера» отвечает член-корреспондент Российской академии наук, профессор Воронежского государственного университета Николай ЧЕРНЫШОВ.
-- Какова, по-вашему, степень зависимости мировой экономики от сырья и природных ресурсов?
-- Для России - стопроцентная зависимость. Надо помнить, что экономика определяет политику. Экономика многих стран все-таки базируется на минерально-сырьевых ресурсах. Некоторые страны просто живут только за счет того, что у них есть такие ресурсы: Россия, Австралия, Канада, почти все арабские государства.
-- Но та же Канада или, например, Норвегия свои ресурсы вовсе не разбазаривают, не распродают.
-- Добавьте еще США. Они свою нефть почти не используют. Пока есть возможность, стараются покупать ее у других стран. Но представьте себе страну, которая много лет живет за счет продажи своих сырьевых ресурсов. Зачем ей строить высокотехнологичную промышленность, если и так хорошо живется? Однако другие за то же время уходят в сфере технологий далеко вперед, не догонишь. А беда всех природных ресурсов в том, что они исчерпаемы. Но несмотря ни на что, зависимость мира от минеральных ресурсов по-прежнему высока. Потому нельзя исключить возможность войн за ресурсы. Вспомните, почему США воевали с Вьетнамом? Там есть вольфрам, олово, другие полезные ископаемые, которые больше негде было взять.
-- Пусть так. Но вьетнамцы отбились, стали хозяевами своего вольфрама, что однако счастья и преуспевания им не принесло.
-- А тут уже накладывается политика. Нам нет равных по наличию ресурсов, но по уровню жизни Россия занимает 65-е место в мире. Один из наших академиков просчитал, что если все ресурсы разделить на каждого жителя страны, то у нас природного богатства получилось бы в три-четыре раза выше, чем в тех же США. То есть мы должны жить гораздо богаче. Вся проблема в уровне хозяйствования. Мне иногда кажется, даже если люди у нас будут по золоту ходить, жизнь лучше не станет. Но если говорить об общем положении дел, то, на мой взгляд, зависимость от минеральных ресурсов растет, и все очаги напряженности военных конфликтов связаны главным образом именно с ними. А с некоторого времени - и с водой. Во второй половине ХХ века на Земле резко падают ресурсы пресной воды. Если не будут запущены опреснители, что не является таким уж дешевым подходом, людям грозит колоссальный дефицит влаги. В мире запас настоящей пресной воды составляет всего 2,5%. В нашей области 4,7% пресной воды, все остальное - техническая, не пригодная для питья вода. Проблема грядущего дефицита воды хорошо просчитывается уже сейчас. Так что ресурсы всегда будут лакомым куском для тех, кто способен завладеть ими силовым путем.
-- Николай Михайлович, вы говорите об угрозе войны за ресурсы. Но война - занятие дорогостоящее. Разве не дешевле купить, тем более что большинство стран, обладающих сырьевыми ресурсами, их охотно продают.
-- Дело в том, что многие хотят не столько покупать, сколько владеть. И мы могли бы, откровенно говоря, использовать наши ресурсы более рационально. Но у нас в собственности государства осталось всего 10 - 15% минеральных ресурсов страны. Остальное в руках частных структур. Вопрос, продавать или не продавать ресурсы, вышел из-под контроля государства.
-- Но, насколько можно судить, большинство наших крупных капиталистов - владельцев ресурсов так или иначе связаны с государством и действуют не сами по себе.
-- Конечно, связаны. Но сейчас выгодно продавать, они и продают. А кому-то выгодно, чтобы мы сидели на сырьевой игле очень долго. Посмотрите, ведь у нас совершенно не развивается промышленность.
Я бы хотел обозначить несколько общих проблем, связанных с природными ресурсами. XXI век будет характеризоваться резким снижением концентрации и металлов, и нефти, и газа.
-- Доводилось читать, что рентабельной нефти в мире почти не осталось.
-- Верно. Есть экспертные оценки, по которым нефть в России закончится в 20-х годах. Но проблема не только российская. Почему сейчас в ЮАР глубина алмазных и никелевых шахт достигает 3,7 км? Потому что нужны богатые руды, а ближе к поверхности они кончаются. Они кончаются и в Норильске, который давал стране 93% ценных металлов. В мире наметилась совершенно определенная тенденция. Добыча руд с содержанием 1% никеля перешла на 0,5%. А у нас такие месторождения считаются невыгодными. Тем временем финны, понимая, к чему идет дело, понимая, что богатые руды кончаются, уже переходят на добычу руд с содержанием 0,3% никеля. То есть они переходят на такие технологии, которые позволяют извлекать ценные металлы из любой горной породы. Снижение потенциала ресурсов, возможностей составляет очень большую проблему. Мы, конечно, будем добывать ценные металлы, нам без них не обойтись, но мы должны многократно увеличить затраты энергии. Сейчас на каждого из нас ежегодно приходится 400 тонн перелопаченной горной породы.
-- Имеется в виду в целом население Земли?
-- Да. Вдумайтесь - 400 тонн на каждого. Горы. Если сложить все - пустыня Гоби ни в какое сравнение не идет. И возникает комплекс проблем: выгодно - невыгодно? Куда девать пустую породу? Природа не любит пустоты. Что мы получим - горы отходов, наподобие терриконов? Но в любом случае вы извлекаете породы, в которых есть металлы. Как только они оказываются на поверхности - они проникают в воды, в реки. И сразу возникает проблема, которую я считаю главной, первостепенной, - экологическая. Проблема загрязнения вод, которые и без того не назовешь чистыми.
Еще один вопрос. И президент, и премьер у нас говорят, что нужно переходить на новые технологии. Но вот, например, нефть. Мы берем ее в среднем порядка 60%.
-- Из одной скважины?
-- Да. Остальное остается там, заливается водой, и месторождение перестает существовать.
-- А почему заливается?
-- Вода из подземных горизонтов вольно или невольно попадает в скважину. Когда пользуются специальными утяжелителями, как, например, в Америке, то забирают и до 80% нефти. Но реактивы очень дорогие, и у нас такой подход не применяется.
Или взять платиноиды. В 1940-е – 50-е годы платины, палладия, иридия, металлов всей группы добывалось в среднем 40 - 50%. Остальное шло в отвалы. Не было технологии для извлечения. В те годы 87% осмия шло в отвалы. Мы много говорим о том, что мы очень богаты. Но у нас нет технологий, позволяющих взять свои богатства.
Еще что касается нефти - мы же ее сжигаем фактически, как уголь. А между прочим, из нее можно получить 18 фракций. В 2010 году мы добыли 500 млн тонн нефти, очень много. Но 270 млн тонн продали на экспорт. А где 18 фракций? Мы же потом покупаем продукты, сделанные из нашей же нефти. Почему не наладить производство у себя?
Характерный для нас пример. В 1970-е годы у меня группа работала на Чаре, в Северном Прибайкалье. Там был обнаружен чароит - уникальный минерал. И он на корню был продан Соединенным Штатам за 2,5 рубля за килограмм.
-- Кем продан?
-- Советским правительством. Сейчас чароит представляет огромную ценность, у нас были бы миллионы доходов.
Я говорил о том, что в 1940-е годы в отвалы шло до 40 -- 50%. Сейчас технология чуть-чуть поднялась. Но мы не можем уйти от тех старых технологий, на которые настроены все заводы страны. Они все были созданы в конце 30-х годов. Ведь когда говорят, что у нас 70% износа основных фондов, подразумевается, что 70% -- 70 лет работы. И заводы не в состоянии применять новые технологии, да еще в условиях, когда нужно экономить энергию. А энергия очень дорогая в России, хотя, вообще говоря, ее навалом. Перейти от старого к новому -- проблема трудная. Она требует коренной и комплексной перестройки.
-- А какие новые технологии вы имеете в виду?
-- Ну, смотрите. На Курской магнитной аномалии мы берем железные руды с содержанием железа порядка 55%. Но только магнитные, потому что другое железо - немагнитное - выделить не можем и выбрасываем в отвалы. Они магнитной сепарации не поддаются. А ведь довоенная Германия добывала руду из породы, где содержание железа составляло 27%. И получала концентрат в 80%. А мы сейчас еле-еле дотягиваем до 80%. Вот вам разница в подходах. У нас, к сожалению, мало задумываются о технологиях. Главное дело - взять. А между тем в Канаде давно добывают медь и золото с помощью бактерий. Органический способ добычи, экологически чистый. Бурят скважины, запускают туда бактерии с особым раствором, они начинают работать и выдают чистую медь.
-- Звучит фантастически.
-- Для нас да. Еще одна проблема заключается в черных сланцах. Они - природный аккумулятор огромного количества металлов: никель, медь, вольфрам, молибден, платиноиды, золото. Но как их взять? По моим подсчетам, в Тимястребовской структуре в районе Старого Оскола сосредоточено 5 тыс. тонн золота и платиноидов. Она занимает пятое место в России по ресурсам. Но они будут лежать очень долго. Методики, отработанные в Китае, позволяют извлекать почти всю группу металлов из черносланцевых руд. Таким же путем пошла Америка. Технологии, может быть, дорогие. Моя группа вместе с дальневосточными коллегами разрабатывала такие технологии. Мы думали над тем, как наши руды обогатить. Мы получали из руды, где 2 грамма золота, концентрат в 180 граммов золота. Но реактивы дорогие. Сама система очень дорогая. Мы можем хороший концентрат получить, высокий, много взять из черных сланцев. Но затраты окажутся гораздо больше, чем стоит добыча. Если говорить именно о наших современных технологиях.
-- То есть вопрос опять же в рентабельности. Затраты на добычу полезных ископаемых делают ископаемые не такими уж полезными.
-- А за рубежом имеются прорывные технологии, удешевляющие процесс. Они к тому же позволяют сохранять экологию. Там бактерии, а мы вынуждены работать с очень неприятными растворами. Технологическая отсталость удручает сильно. Но у нас так много сырья, что оно некоторым образом тормозит развитие.
-- Звучит парадоксально, Николай Михайлович.
-- Я спросил одного грамотного геолога, посвятившего всю свою жизнь железистым кварцитам: зачем же 200 тонн золота и платиноиды из двух месторождений выбросили в хвостоотвалы, в песчаные фракции? Он ответил: нам нужно железо, мы его добываем по своим технологиям, если их менять - наша работа станет в два раза дороже. Мы хорошо обеспечиваем рабочих, добываем железо стране. А менять - понадобится перестройка всего процесса, надо будет искать других людей. В изменении политики у нас никто не заинтересован. Вот и все.
Да, работают ученые, академические институты. Но пока прорывных технологий не найдено.
-- И при всем том вы сказали, что первостепенной проблемой считаете все-таки экологическую.
-- Конечно. Напомню: на человека в год приходится 400 тонн пустой породы. А дальше - страшное загрязнение вод. Нет у нас чистых приемов отработки месторождений. Когда в 1990-х годах начала работать программа «Платина России», всего было известно пять типов месторождений. В Воронеже на нашей кафедре собрались ученые, всю жизнь посвятившие платине, никелю, всего 17 человек. Мы три дня работали, создали программу, как нам выйти из тупика. На программе было завязано 39 организаций -- институты, производство. Головных предприятий было два: питерский НИИ океанологии и ВГУ. И два руководителя: я курировал по линии Академии наук, а Давид Додин (его брат Лев, кстати, знаменитый театральный режиссер) курировал производство. Мы провели полный анализ всего, что накоплено. И почти сразу пришли к почти 40 новым видам месторождений. Ну кто думал, что при промывке тонны соли можно найти до 20 граммов платиноидов и золота? А ведь их выбрасывали. Когда начали смотреть нефть, то и в ней обнаружили платиноиды. И в вулканических озерах. Считалось, что в щелочных породах есть только апатит. И вдруг сибиряки находят породы с платиноидами. Тогда еще геология не умерла…
-- Вы страшные вещи говорите. Что значит - геология умерла?
-- В России почти в десять раз сократился объем геолого-разведочных работ. Разве что на полярном Урале и Дальнем Востоке идет небольшая съемка, в которой наш университет участвует. Там есть хромиты. 98% советского хрома было в Казахстане. А в России много хромитовых месторождений, но к ним не подведены дороги, нет никаких коммуникаций. Заделы в свое время геологи осуществили, и все. Когда мы вышли из Советского Союза, Россия столкнулась с тем, что ей не хватает титана. Украина не очень желала нам его продавать. А без титана ничего нельзя сделать. Мы вынуждены были покупать его у Швеции. При том что свой титан шел в отвалы на гранитных карьерах. Марганец весь оказался в Грузии. Все крупные месторождения коренного золота были в среднеазиатских республиках. Теперь многие рудники проданы Канаде, другим странам. У нас тоже есть месторождения, но они же не подготовлены. А подготовка месторождения к эксплуатации занимает как минимум 15 - 20 лет. Ситуация очень тяжелая.
-- Вернемся все-таки к экологии.
-- Да, главная проблема. Когда я докладывал о воронежских никелевых месторождениях на определенном уровне, я даже испугался, что убил всякий интерес к их разработке. Мне губернатор сказал: может, овчинка выделки не стоит? Но я ведь рассуждаю как специалист.
-- Может, действительно, не стоит?
-- Но если мы не начнем их осваивать, мы не разовьемся в социальном аспекте. На сельском хозяйстве далеко не уедешь. А если одно за другим создавать новые предприятия, то, конечно, область приобретет новый социальный облик.
-- Николай Михайлович, а по вашему мнению, экологически неблагополучная ситуация при освоении месторождений в России вызвана технологическим отставанием или же наплевательским отношением хозяев предприятий?
-- Возьмем в пример Кольский полуостров, Заполярье, район Печенги, наконец, сам Мончегорск, где плавятся никелевые руды. А вся роза ветров направлена в Швецию, Норвегию и Финляндию. В свое время в Норильске, когда шла переработка никелевых руд, в атмосферу попадало до 56 тонн сероводорода в сутки. Когда он соединяется с водой, получается серная кислота. Дышать там было невозможно. Существуют специальные фильтры, но у нас они не применяются. Шведы и норвежцы дали Советскому Союзу 500 млн долларов, чтобы наши изменили схему и поставили специальные улавливатели вредных выбросов. Что -- мы не могли сами дойти до такого? Отношение -- самое страшное. Мы привыкли к не очень высокой культуре работы с металлами. Чем дальше -- тем культура, технологии, уровень знаний должны быть выше. А мы… Мы бедны, потому что очень богаты. Богатство нас развращает.
-- А что вас еще беспокоит в части российских природных ресурсов?
-- Я приведу несколько цифр. В России ежегодно разными предприятиями сбрасывается технических вод 27 кубических километров. Загрязняется 60% подземных вод. Большая часть попадает в Волгу. А вот данные по углеродному сырью. Российские запасы нефти - 16,5 млрд тонн, иранские - 18,6 млрд, канадские - 24 млрд, в Саудовской Аравии - 36 млрд тонн. Запасы газа: в России - 43,8 трлн тонн, в Иране - 29,6 трлн. Уголь всех типов: в России - 193,2 млн тонн, в США - 261,6 млн, а в Китае - 326,1 млн. Мы выплавляем 65 млн тонн железа, а Китай - 620 млн тонн.
Еще одна проблема. В 2010 году мы выплавляли 4,2 млн тонна алюминия. А продали - 4 млн, оставив себе всего 200 тыс. тонн. Стоит ли удивляться удручающему состоянию российской авиапромышленности? Никеля выплавляем 270 тыс. тонн, а продаем 260. Какая промышленность у нас может быть, если мы себе оставляем только 10 тыс. тонн? А из никеля - 3 тыс. сплавов. В том же 2010 году было добыто всех видов платиноидов 156,6 тонны. А продали 155 тонн, из них 120 - Японии. Себе же оставили 1,2 тонны. Хотите знать, когда мы догоним Японию? Разделите 120 на два. Получается 60 лет. Впрочем, за 60 лет они уйдут вперед еще дальше.
Еще одна сторона проблемы. В России времен Петра I действовал принцип пеньки.
-- Что еще за принцип?
-- Сколько пеньки продали, столько ее должно быть в запасе. Отечественные геологи всегда следовали такому принципу: сколько идет под добычу, столько же месторождений нужно заготовить. Чтобы запасы пополнялись за счет новых ресурсов. У нас за последние десять лет запасы не пополнились и на 10%. Допустим, медно-никелевые руды. Мы же берем их огромное количество со всеми платиноидами. Но из месторождений-то осталось только воронежское и то, что севернее Байкала (кстати, оно уже закуплено «Норникелем»). Больше пополнений нет.
-- То есть разведка не ведется вовсе?
-- Я же сказал - геология умерла. Мы живем сейчас за счет того, что было сделано в советский период. Политика тут не при чем, но государство было ориентировано на постоянное пополнение ресурсной базы.
-- А есть ли ресурсы, которые Россия вынуждена импортировать?
-- Пока такой ярко выраженной необходимости нет. Но через некоторое время возникнет нужда в уране. Ведь мы не случайно берем на переработку урановое сырье. У нас запас урана -- 5% мировых. Даже железа, несмотря на колоссальные запасы, мы недодаем 25 млн для выплавки стали. Нет новых рудников.
-- Если страна столько продает, она, наверное, должна жить богаче, чем сейчас.
-- Но государство-то от продаж имеет всего 34%, остальное принадлежит частному капиталу.
-- Николай Михайлович, возникает естественный вопрос: если Россия продает почти все, что добывает, есть ли резон открывать воронежские месторождения для добычи?
-- У нас же много безработных. Мы должны развивать промышленность, а рабочих рук не хватает. Без сырья мы никуда не выберемся. Одним сельским хозяйством не проживешь. Создание новых горнорудных предприятий повлечет за собой социально-экономическую устойчивость региона. Позволит его окультурить. Потому что появятся дороги, клубы, школы, дома для престарелых, в конце концов. Возьмите Старый Оскол -- он же благодаря разработкам стал городом европейского типа, куда, кстати, тот же Лев Додин приезжает для театральных постановок. То есть создается огромный социум высокого уровня.
Мне кажется, если открывать для добычи наши месторождения, то некоторые вещи мы должны точно учесть. Насколько возможно переориентировать регион на горнорудную промышленность? Какова, извините, будет наша доля от доходов предприятия? Может быть, она будет не очень большая, но ведь будет.
Нужно сделать хорошие подъездные пути к новым поселкам и предприятиям. Надо будет куда-то переселить несколько десятков тысяч горняков из Норильска. Там им уже нечего делать. А они люди избалованные зарплатами.
Наши месторождения, поверьте, довольно приличные по ресурсам. Мы сконцентрировались на двух из них - Елкинском и Еланьколеновском, потому что «Норникелю» нужны богатые руды. А сколько у нас руд с содержанием 0,5% - в Мамоне, Подколодном. Финны, если на участке есть 3 тыс. тонн никеля, приступают к разработкам. А у нас 200 тыс. тонн не считается месторождением. Только с полмиллиона начинается.
-- А в наших-то - сколько?
-- Елань - свыше 1 млн тонн никеля. А там есть еще платина, кобальт, медь, золото. На несколько десятков лет работы хватит. Но одновременно должны осуществляться поиски. Взял ты 1 млн тонн, должен найти столько же в запас. В пределах Воронежской области еще много мест, где, по расчетам, может быть никель. У нас, особенно на востоке, есть перспективные интрузии (закристаллизовавшиеся геологические тела) еланского типа. В районе Жердевки, Эртиля самые крупные интрузии трапповых, как в Норильске. Если там 30 кв. километров самая крупная интрузия, то у нас 780, 160. Огромные. Но они требуют детального исследования. Я думаю, что там, по самым скромным подсчетам, лежит около 4 млн тонн медно-никелевых металлов.
Если на наших месторождениях начнется необходимый цикл, то он должен охватить большой объем работ. С чего, по-моему, нужно начинать Елань? Не с промышленной разведки. Если уж вы решили добывать, вы сначала должны решить - куда отводить шесть горизонтов воды. Добыча ведется шахтным методом, а шахты пересекают шесть водоносных горизонтов. Ежесуточно в шахту будет поступать 3 тыс. кубометров воды, в основном питьевой. Ее пьют все жители Новохоперска, Борисоглебска и так далее. Кроме того, на месторождении есть рассолы - страшно соленые воды, в которых имеются бром и йод в таком огромном количестве, что их нужно, конечно, извлекать. В результате разработки месторождений рассолы могут разлиться по чернозему. Катастрофа, осолонение почвы, ее гибель. Нужно такую воду опреснить или закачать в другой горизонт, как делают в Губкине.
Когда делается шахта, ее нужно морозить и цементировать, чтобы не поступала вода. Нельзя допустить загрязнения Хопра и Дона. А если смотреть дальше - что делать с кубическими километрами пустоты, которая образовалась после того, как взяли руду? Финны в таких пространствах строят своего рода подземные заводы. Для нас очень дорого. Стало быть, воду снизу и сверху пустоты надо выводить на поверхность. Таким образом, самая тяжелая проблема для нас - вода.
-- А следующая проблема какая?
-- Добыли руду, начинает работать горно-обогатительный комбинат. Он будет вырабатывать концентрат, который надо цементировать, получая окатыши. Их будут отправлять на Кольский полуостров.
-- Почему?
-- А только там есть ближайшие от нас предприятия по выплавке. Здесь ни один завод не может. Когда начинает действовать ГОК, ему для цикла нужен огромный резрвуар воды. Вода может быть подземная. Но обычно берут речную. А потом, отработанная, она попадает в ту же реку. Значит, нужно мощное очистительное сооружение, иначе в области не останется чистых рек.
-- Что делать с пустой породой, которой, судя по всему, будет много?
-- Совсем пустой она не может быть, там есть сульфиды и все прочее. Их надо складывать в виде так называемых песчаных хвостоотвалов. Нужно подготовить площадку, зацементировать ее, потому что вредные металлы будут проникать в водоносные горизонты. Значит, надо рассчитать, куда их возить. Месторождения медно-никелевых руд во всем мире заражены мышьяком. В наших рудах примерно 0,05% мышьяка. Когда получают концентрат, в нем мышьяка уже 0,1%. А металлургия может уловить только 0,06% мышьяка.
-- То есть у нас концентрат получается ядовитый?
-- Да, дышать обогащенным мышьяком - нездорово. Тоже проблема. Но и в отвалах будут соединения мышьяка. Тоже надо что-то делать. Еще раз скажу: главная проблема - экологическая. Чернозем кормил и будет кормить, его надо беречь. Когда я выступал перед предпринимателями и сказал, что почти семь лет уйдут на доразведку, подготовку и решение экологических проблем, и только потом можно рассчитывать на прибыль, то заметил, что они как-то поскучнели. Длительный процесс сейчас мало кого интересует.
До начала всяческих работ нужно провести промышленную разведку. База, которая была у нас в Павловске, разрушена, и земля под ней кому-то продана. Нужны геологи, а из моей медно-никелевой группы, в которой было 17 человек, остались только трое. Мы, конечно, быстро подготовим кадры, да и «Норникель» привезет своих геологов. Но проблема кадров тоже есть. И проблема транспортировки. Финны в свое время, когда присматривались к нашим месторождениям, предлагали возить руду по Дону. По их подсчетам, удобно и выгодно. Но Дон у нас несудоходный, его надо чистить. Или же 1,7 тыс. километров по железной дороге. Но и такой путь экологически опасен.
И, конечно, проблема пустой породы. Я видел отработанное месторождение на Кольском полуострове. Там его залили водой, оградили, получилось озеро.
-- Озеро - замечательная вещь.
-- Как сказать. Рыбу там ловить нельзя, купаться тоже. Появится у нас такое озеро, конечно, в него полезут, сколько не предупреждай, что для здоровья опасно. В общем, при заключении договоров надо обязательно учесть, что будет после отработки. Конечно, можно пустую породу туда загрузить. Но не будет ли провалов, оползней? А место-то - в долине Дона. Если тот же мышьяк попадет в Дон - страшно представить.
-- Все ли вы проблемы перечислили?
-- Что вы! Все предвидеть невозможно.
-- И мы возвращаемся к вопросу, а стоит ли овчинка выделки?
-- Для области на далекую перспективу, если появится новая база добычи цветных и благородных металлов, - стоит. В стране ведь всего две такие базы - Кольская и Норильская. У нас будет Центрально-Европейская. И область, конечно, станет богаче. В перспективе. Выбрано, правда, неудачное время продажи, никель и медь упали в цене.
-- Зато, наверное, удачное время покупки. У вас нет ощущения, что государство продает наши месторождения дешевле, чем могло бы?
-- Совершенно однозначно - дешевле.
-- А насколько?
-- Давайте рассуждать так. Все экономические кризисы проходят за несколько лет. Раньше наша промышленность была настолько мощной, что мы свой никель не то что не продавали, а даже покупали еще на Кубе. Там, кстати, богатые месторождения. Теперь нам нужно поднимать свою промышленность, обязательно на основе новых технологий. Поэтому продать подешевле - выйдет дороже для страны. Я утверждаю, что в наших месторождениях 1,172 млн тонн никеля. Его запасы просчитаны совместно с институтом «Гипроникель». А по сведениям, которые Роснедра распространили в прессе, - 470 - 600 тыс. тонн. То есть занижено примерно в 2 - 2,5 раза. И самое главное - там не показаны платиноиды и золото.
-- Их вроде как в нагрузку отдают или на сдачу.
-- Я понимаю, что у нас не принято обращать внимание на попутные компоненты. Но 93% платиноидов мы берем именно как попутные компоненты при добыче медно-никелевых руд Норильска. Они стоят больше, чем сама руда. А между прочим, подсчитано, каковы их ресурсы в наших месторождениях.
-- И каковы же?
-- Платины - 46 тонн, золота - свыше 30 тонн. Они не учтены при продаже. А ведь платина - не украшение, без нее никакие нанотехнологии невозможны. Япония нашу платину покупают не на цацки, там их вообще не носят.
-- Подытожим, наверное. Чего вы ждете от того, что продадут наши месторождения?
-- Я лично жду того, чего в свое время хотел Дмитрий Иванович Менделеев. Он сказал: «Россия - уникально богатая страна, это все от Бога и принадлежит народу». Вот и я хочу, чтобы все наше богатство принадлежало народу.
Вопросы задавал Герман ПОЛТАЕВ.
Печатную версию материала читайте в газете "Воронежский Курьер".
