В Воронеже находится второй в России благотворительный фонд, который устраивает акции по поиску доноров костного мозга для занесения в общероссийский реестр, и тем самым пытается искоренить проблему онкологических заболеваний в корне. Ещё один такой фонд находится в Ижевске («Я помогаю»), и в некоторых городах (таких совсем немного) при станции переливании крови берут кровь на типирование. Воронежский фонд «Живи!» существует два года. Считается, что его история начиналась с благотворительного концерта Владимира Шабашова. Однако не всё так просто… Евгения Григораш, волонтёр, стоящая у истоков, рассказала 36on.ru как менялась её жизнь.
Моя тётя дружит с Ириной Хребтовой. Они постоянно кому-то помогали. Ездили в монастырь, собирали какие-то вещи. И я, смотря на них, сама втянулась.
Студенткой я подрабатывала, и получилось заработать неплохие деньги. Я собиралась и дальше работать (в перспективе была ещё большая зарплата и хороший карьерный рост), но папа заставил поступить в аспирантуру. Я не жалею. Сейчас я преподаю в строительном университете. Кроме этого, каждый год меня назначают куратором первого курса. Я должна следить за учёбой студентов, процессом их общения с преподавательским составом, внутри группы, и, самое главное, — направлять на что-то хорошее.
Я стала думать, чем занять студентов. Водить их в театр? В кино? Но они и сами могут туда сходить.
Однажды я привела своего ребёнка на занятия во Дворец детей и юношества. И увидела, как родителей, чтобы занять их свободное время, приглашали на ярмарку делать поделки для детей из интернатов. И я, глядя на это, подумала, что со студентами можно заниматься чем-то подобным.
А у меня с детства гематология, какие-то болезни крови вызывали страх. Мама работала врачом. В детстве она мне такие страшные вещи рассказывала! И всегда мне это было интересно.
И я стала искать, что есть в Воронеже. Узнала, что при детской больнице есть отделение онкогематологии. В отделении такая нищета — просто кошмар! Вроде и здравоохранение у нас есть, и деньги больнице выделяют. Но этого недостаточно. Отделению много всего нужно. Там дети умирают, если им не помогать.
Мы со студентами сделали снеговиков. Идею со снеговиками тоже взяли из Дворца детей и юношества, случайно подсмотрели. Всем понравилось, как получилось.
Мы этих снеговиков продали на благотворительном концерте Владимира Шабашова. Он каждый год устраивает концерт в пользу детей, больных лейкозом. Он потрясающий музыкант. Он играет так, что у меня мурашки по коже бегут. До слёз пробирает.
За снеговиков мы выручили около 60 тысяч рублей. И передали эти деньги в отделение онкогематологии.
В это же время я познакомилась с Женей Тяжковым. Он, узнав про этих снеговиков, пришёл на концерт и дал нам ещё 20 тысяч из своих денег. Мы эти деньги тоже передали в отделение.
Мы с ним на одной волне что ли. Я не знаю, как это объяснить. Бывает, когда люди вместе двигаются в одном направлении, у них получается. Их прям прёт. К этому не то, что привыкаешь. Просто в какой-то момент улавливаешь это состояние, и без него уже жить не можешь. Серьёзно.
Параллельно с этим я узнала, что Женя помогает девочке Юле Зенкевич. Помните такую? Все СМИ писали об этой истории. Она училась в ВГУ, ей было 20 лет, когда ей поставили диагноз «поздняя стадия безпигментной меланомы» (крайне редкая форма онкологического заболевания). В Воронеже им сказали так: «Месяц, и она умрёт».
Женя узнал об этой девушке и очень проникся. Она с семьёй живёт в Борисоглебске. И как получается. Женя просто садится в машину и где-то в полдвенадцатого ночи или даже позже приезжает в Борисоглебск. И стучит им в дверь. Он весь в этом! Папа смотрит в глазок — а там какой-то здоровый мужик, весь в чёрном. Папа говорит: «Я вас не пущу». Я бы тоже не впустила, но Женя убеждает. У её семьи на лечение денег не было совсем. Он их заставил бороться.
И они начинают лечиться. Женя находит деньги на то, чтобы отправить их на лечение в Израиль. Отдаёт немаленькую сумму из своего кармана (он об этом никогда не расскажет сам). Он им заграничные паспорта сделал за три дня. Он всех поднял на уши.
Всё шло к тому, что Юля вылечится. В израильской клинике профессор находит способ избавления от меланомы. Ей собираются делать процедуру, но обнаруживают ещё две опухоли в голове, которые убрать невозможно. Юля Зенкевич умирает… Это было, кажется, 21 декабря. Это какой-то знаковый день — в этот же день годом раньше был как раз концерт.
Женя в этот день звонит мне и говорит: «Юля умерла. Я разрыдался в зале суда». Он адвокат, у него в этот момент шёл судебный процесс.
Одновременно появился Алексей Краснолуцкий. У него было очень много курсов химиотерапии. И все думали, что его уже не спасти. Мы точно также искали донора, но потом каким-то чудом или молитвами (мы все молились вместе с его женой), он вылечился от острого лейкоза. Он тоже молодой — ему тогда 24 года было.
Женя основывает наш фонд. Я в это время помогаю отделению онкогематологии. Мы со студентами занимались обычной волонтёрской работой. У нас был кураторский час, который мы проводили в больнице: делали игрушки из пластилина, куколок, Новый год там организовывали.
Один человек может прийти три-четыре раза — не больше. После этого он просто ломается. Потому что всё время смотреть на больных, умирающих детей невозможно. Сегодня этот мальчик пришёл на мастер-класс, а завтра он умер.
С точки зрения педагогики, отправлять туда студентов, может, не правильно. Это тяжело для их психики. Но с другой стороны, они должны видеть реальную жизнь и понимать, что если они не они будут помогать и бороться, то кто тогда?
В какой-то момент Женя предложил мне взять отделение под наш контроль. Понятно, что фондов много, мы много денег не соберём, но элементарные вещи — препараты какие-то оплатить, кресло инвалидное купить, — можем. Мы потихоньку стали это делать.
А потом родилась такая идея. Мы можем собирать деньги и помогать. Но это помощь с одной стороны. А глобально проблема не решается. Доноров-то в России нет. Соответственно, сколько бы мы денег не собирали, проблему это не решает. Зачем нам тратить деньги на другие реестры, когда мы можем сформировать свой? И мы решили делать акции по поиску доноров костного мозга, чтобы искоренить саму проблему.
Почему я этим занимаюсь? В какой-то момент я почувствовала усталость. У меня уходило всё свободное время, все силы, эмоции. Решила: «Всё, я этим больше не буду этим заниматься». Я решила посмотреть, что будет. Через полгода я взвыла. Я поняла, если я не буду это делать, то всё вокруг будет рушиться, и моя жизнь тоже. Может, со мной что-то не так, но по-другому жить я уже не могу.
Текст опубликован в рамках гранта Гильдии аналитических журналистов
