23 мая – впервые за свою полубогемную-полувоенную кочевую жизнь – на родину Андрея Платонова приехал один из самых известных современных инакомыслящих, русский человек с лицом кавказской национальности и американским паспортом в кармане, всемирно известный художник и скульптор, проживающий во Франции, - Михаил Шемякин. Как уже писал портал 36on.ru, Михаил Михайлович прибыл сюда по приглашению ректора воронежской Академии искусств Эдуарда Боякова и с сентября станет еще одним приглашённым «звёздным» преподавателем – после уже известного воронежцам Антона Адасинского. Уже сейчас в вузе идет приём заявок абитуриентов, которые хотят учиться под руководством Михаила Шемякина. А пока в субботу выдающийся скульптор и ближайший друг Владимира Высоцкого провел открытую встречу с воронежцами, которая прошла в новом здании Академии искусств – бывшем Доме офицеров, которому решено было негласно вернуть прежнее, историческое название – Мариинской женской гимназии.
Роль ведущего встречи взял на себя ректор Академии искусств Эдуард Бояков, который рассказал о том, что обучение будущих студентов Михаила Шемякина будет бесплатным. Взращивать таланты будут на деньги спонсоров. А уже в сентябре в здании Мариинской гимназии будут готовы мастерские. Молодые художники будут учиться и в Воронеже, и в Санкт-Петербурге, и в знаменитом замке Михаила Шемякина, который находится в двух часах езды от Парижа.
- Я довольно строгий учитель, - признался Шемякин. – И если мне удастся вырастить хотя бы пять художников, это будет большой вклад в развитие российского искусства. Ведь историю искусства делает, как правило, небольшое количество людей. Ко мне часто приезжают молодые профессора, но, как только я начинаю проверять их знания, передо мной оказываются белые листы бумаги. Ведь сегодня не только искусство, но и образование находятся в плачевном состоянии.
К чести просторного концертного зала с офицерскими звездами на стенах и кое-где облупившейся краской на торжественных колоннах надо сказать, что он вместил всех горожан, пожелавших пообщаться с живой легендой. Можно было подойти к микрофону и задавать вопрос с места, можно было написать свои вопросы на бумаге и передать на сцену.
- Четыре года назад Вы стали автором памятника Владимиру Высоцкому в Самаре. Более того, Вы были его ближайшим другом. Видели ли Вы воронежский памятник Владимиру Семеновичу?
- Я видел памятник в первый день, когда мне провели замечательную экскурсию по вашему очень интересному городу, в котором родилось столько великих людей. Они не только внесли свою лепту в развитие российской литературы, но и создавали ее. Что касается памятника, то, конечно, художнику или скульптору критиковать своих коллег нетактично, но, я думаю, если бы Володя был жив и увидел этот памятник, скульптору бы не поздоровилось.
- Спустя некоторое время, возможно, в России, возможно, во Франции или Америке Михаилу Шемякину наверняка поставят памятник. Каким бы Вы хотели его видеть?
- Вы знаете, я себя не представляю той фигурой, которой будут ставить памятники, тем более в Америке, откуда я уехал, чтобы быть ближе к России. Мы сейчас живем во Франции, уже шесть или семь лет. А до того как перебраться в Америку, я прожил там больше всего – 10 лет. Я привык к кочевому образу жизни, поскольку я сын военнослужащего. Мой отец, Михаил Петрович Шемякин, был подполковником Красной Армии, кавалеристом и воевал на двух войнах. Он сел на коня в девять лет, будучи круглым сиротой. Наша родная, семейная фамилия – не Шемякины, а Кардановы. Моего отца усыновил белый офицер Петр Шемякин, которого через два года красноармейцы расстреляли. Так что отец потерял и родного, и приемного отца, но фамилия приемного осталась.
Мой отец родом из Кабардино-Балкарии. Так что я лицо кавказской национальности, и очень этим горжусь. В Америке я прожил 30 лет, я очень люблю эту страну, Нью-Йорк считаю одним из самых красивых городов мира. Я очень люблю города, но при этом не выношу их. К чему я так долго отвечаю на этот вопрос? Когда я отправлюсь в параллельный мир, если мне захотят поставить памятник, пусть это будет в России, где-нибудь в деревне.
- Какие у вас ассоциации с Воронежем? Как бы Вы нарисовали наш город?
- Воронеж имеет трагическую судьбу, потому что был почти полностью разрушен. И то, что Воронеж был восстановлен, говорит о многом. Воронеж мне очень понравился. Город-городом, но мне больше всего интересны люди. Здесь добрая аура. Я очень доверяю Эдуарду Боякову, который сказал, что здесь необычная энергетика и что сюда стоит переехать. Мне понравилось, что здесь очень много красивых домов. Я был в Зимнем театре, который замечательно оформил Юрий Купер.
- Видели ли Вы, в каком состоянии находится воронежский Театр Оперы и балета? Могли бы Вы принять приглашение сделать здесь постановку?
- У вас замечательный театр, с уникальными приметами эпохи сталинизма: бронзовые люстры с хрусталем – это уже раритет, их нужно сохранить. Если в театре сделать бережную реконструкцию, то это будет уникальное место. Сегодня театр находится в очень плачевном состоянии. Туда нужно вкладывать деньги.
- Почему Вы выбрали для своей постоянной жизни замок? Кто занимается его хозяйством?
- Я не искал замка специально. Я выбирал большое помещение, и искал его в течение 15 лет. Если бы мне предложили жить на фабрике, я бы с удовольствием согласился, потому что я очень люблю фабричные помещения и обожаю индустриальную архитектуру. Втом месте, где мы нашли этот замок, 44 года размещалась образовательная специализированная школа. То есть этот замок уже был подготовлен для обучения. У меня занимаются и живут люди, приезжающие из России, будут заниматься и студенты воронежской Академии искусств. Кстати, студенты живут в отдельном доме. Для них выстроена своя кухня. Кто за этим следит? К сожалению, народу у нас мало. Все заботы по хозяйству падают на меня, на двух женщин, которые нам помогают, и на плечи моей супруги Сары, которая, помимо этого, занимается моими делами.
- Вы часто говорите, что относитесь к «ночному дозору». Что это такое и что тогда «дневной дозор»?
- Вы наверняка читали книгу Лукьяненко «Ночной дозор». Ночной дозор – те, кто борется с нечистой силой. Дневной дозор – нечисть, мешающая людям жить. На мой взгляд, поле искусства – это духовное поле, и как человек искусства я отношу себя к ночному дозору.
- Что, по вашему мнению, сближает и отличает русскую и европейскую культуру?
- Это сложный вопрос. Культура в себя включает литературу, музыку, балет. Ели говорить о современном танце, то мы очень сильно отстаем от Запада. Что касается классического балета, то мы по-прежнему сильны и хороши. Что касается изобразительного искусства, то здесь дела совсем плохи. Не скажу, что это только у нас. Дела с искусством не очень хороши и на Западе. Сейчас там проходит выставка известного художника, московского концептуалиста Ильи Кабакова. Это по-настоящему русский художник, и я думаю, что это большая победа.
К сожалению, Министерство культуры мало озабочено тем, чтобы показать, что же собой являло и являет российское искусство. Искусство социалистического реализма, несмотря на то, что было много заказных картин, подарило нам много замечательных художников – Дмитрия Митрохина, Владимира Фаворского, Алексея Кравченко, Владимира Конашевича, Артура Фонвизина. Это мастера, которые работали на самом высоком, мировом уровне. Но их не знают, потому что их работы не выставляются.
- Возникали ли у вас суицидальные мысли? Как бороться с депрессией?
- Вы знаете, суицидальные мысли, особенно с похмелья, приходят к любому человеку. И жить не хочется, и тошно. Володя Высоцкий, увидев меня в таком состоянии, написал стихотворение «Мне снятся крысы, хоботы и черти». Но мыслей покончить собой вне состояния похмелья ко мне не приходило, потому что я очень ревностный христианин. Во всех религиях самоубийство считается большим грехом. Как я борюсь с депрессией? Я работаю. Когда ты занят делами, то никакие депрессии тебе уже не страшны.
- Что делать художнику, если его работы не принимаются обществом?
- Это вопрос, который мне довольно часто задают. Человек, черпающий вдохновение в параллельном мире, воплощающий свои видения на холсте, становится менее понятым в том обществе, в котором он живет. Он его обгоняет. Поэтому Ван Гог при жизни был не принят и не понят, и продал всего одну картину. При этом его брат Тео был торговцем искусством, и каждый день предлагал купить сотни картин своего гениального брата. Поэтому, когда художники приходят ко мне заниматься, я говорю им, что они встают на очень сложный путь. Очень может быть, что деньги им придётся зарабатывать точно так же, как и мне – на городской помойке. Я был грузчиком, я убирал снег, а ночами писал картины. На тот момент мы не гнались за признанием - мы бы все равно не смогли выставиться. Единственное, без чего мы не мыслили своей жизни, - кисточки, холсты и мистическое действо. Если ты не можешь без этого жить, значит, ты настоящий художник. Мне иногда пишут: «Я хочу иметь деньги, славу и признание». Я отвечаю: тогда вам нужно обратиться к Никасу Сафронову. Он вас введет в салоны, покажет, где тусоваться.
- Как продвигать свое искусство? Нужно ли для этого прибегать к провокации?
- Действительно, сегодняшнее искусство строится на скандале. Вспомните историю с танцами в храме, на которую церковь и российская власть отреагировали очень неадекватно. Девчонки всего-навсего сплясали, и это не такое страшное преступление, за которое нужно сажать в тюрьму. Кстати, это произошло на Масленицу, а во время масленичного карнавала издавна между собой служили гротескные, шутливые мессы. Девчонок просто-напросто нужно было посадить на 15 суток за хулиганство или заставить 40 дней убирать метлой улицы. Вместо этого из них сделали мучениц, а те добились мировой славы.
Провокация сейчас в моде. Англичанка Трейси Эмин прославилась тем, что выставила в Tate Gallery свою смятую постель, рядом с которой возвышалась горка окурков, грязных трусов и использованных презервативов. Она была автором еще одной инсталляции - палатки, исписанной именами людей, с которыми она занималась сексом. За свою инсталляцию «Моя постель» она получила престижную премию Тёрнера, большие деньги и одновременно стала профессором Королевской Академии искусств. И конечно, такие случаи можно наблюдать сплошь и рядом. Но люди, которые будут учиться у меня, должны забыть об этих глупостях.
- Что Вы видите в «Черном квадрате» Малевича?
- Вы знаете, меня этим квадратом уже достали. Я ничего там не вижу. Я очень люблю Малевича, он был великолепным колористом. Но почему-то никто не вспоминает, что в конце своей жизни Малевич вернулся к фигуративу и отказался от супрематизма, от которого сдвинулось все американское западное искусство. Так что свистопляска с «Черным квадратом» мне не понятна. Это красиво нарисованный на белом фоне черный квадрат – большего я там не вижу.
- Ваше отношение к медитации как к особому творческому состоянию, во время которого рождаются шедевры. Будете ли Вы этому обучать?
- Шедевры рождаются не тогда, когда Вы медитируете, а когда много работаете. Юношескую йогу я прошел уже давно, по книгам. Половина моих друзей, занимавшихся йогой по книгам, оказалась в психиатрической больнице, ведь заниматься йогой без наставника нельзя. Никакой медитации я не учу – я обучаю нормальному рисунку и нормальному мышлению. Это то, чем должен обладать молодой художник для того, чтобы развиваться.
- Вы были дружны со многими великими людьми. Кого из них нам больше всего не хватает?
- Я, действительно, был знаком со многими великими людьми. Если говорить о народных любимцах, то русскому народу больше всего не хватает Владимира Высоцкого. А мне, например, также не хватает Галича. Потому что он современен, как никогда. Потому что сегодня, когда идет возрождение культа личности Сталина, я всегда вспоминаю опасную в те годы песню: «Выхожу я на площадь Красную. Дрожь пронзит, будто 100 по Цельсию. Вижу - бронзовый генералиссимус шутовскую ведет процессию…». В последнее время я наблюдаю в России возрождение культа личности. И думаю: неужели люди забыли о том, что сотворил этот монстр? За этим именем стоят миллионы невинно убитых людей. Так кого же мы должны возносить на пьедестал – этих мучеников или этого усатого монстра?
- Вы были знакомы с писателем Сергеем Довлатовым. Каким бы эпитетом Вы его охарактеризовали?
- Это был не гений, но очень талантливый человек и брехун. Я никогда не забуду, когда он написал письмо, которое потом ходило по всей Москве. В нем он всех диссидентов, мягко говоря, облил грязью. Там шла речь и обо мне: «Шемякин валяется в своих гусарских сапогах посредине своей мастерской». В письме шла речь о том, что все мы – пьяницы и что все мы из себя ничего не представляем. Я позвонил ему и сказал: «Ты никогда не был в моей мастерской и не видел меня пьяным. Каким образом ты написал эту вещь, которую распространяют по всей Москве?». Знаете, что он мне сказал? «Подделали мой почерк».
- Вы автор, пожалуй, самой известной петербургской скульптуры Петра Первого. Почему император непропорционален? Это портретное сходство или внутреннее видение российского императора?
- Во-первых, художник всегда накладывает отпечаток индивидуальности в любую вещь, даже если он реально хочет отобразить внешний вид. Наше восприятие внутреннего мира всегда искажает натуру. Что касается Петра Первого, то многие, глядя на мою скульптуру, говорят: «Он никогда не был таким уродливым». Но для того чтобы отвечать на эти выпады, я специально сделал его лицо таким точным, каким оно может быть. Когда я работал в «Эрмитаже», мне удалось получить точнейшую гипсовую отливку головы императора, которую сделал Растрелли. Многие думают, что это была посмертная маска Петра. Но это не так. Императору на тот момент было 45 лет.
Петр Первый умер от водянки, поэтому перед смертью у него было ужасно распухшее лицо. После водянки он превратился в жуткое пузыреобразное существо. Это видно, если маску Растрелли сравнить с посмертной маской. Меня часто спрашивают: а почему у Петра такая маленькая голова и такая длинная фигура? Работая над скульптурой Петра, я учился у средневековой русской иконы, где обычно нарушались все греческие каноны. Христос и святые по сравнению с обычными людьми обладают там колоссальным ростом. Соотношение головы и тела на этих иконах - один к семи. Поэтому Петр Первый кажется гигантом. Мой Петр Первый помог переименовать Ленинград в Санкт-Петербург. Но то, что слово Ленинград исчезло, я считаю ошибкой Собчака. Потому что именно ленинградцы защищали город во время блокады. Точно так же, как сталинградцы отстояли Сталинград. Переименовывая города, мы перечеркиваем историю. Я, например, согласен с переименованием Волгограда в Сталинград и за возвращение московского памятника Дзержинскому на его старое место. Памятники страшны только в поэме Пушкина, когда они скачут по ночам. Нужно бояться не памятников, а возрождения культа личности.
Анастасия Сарма.
Фото Юрий Данилов.
