Четыре года назад молодой художник Павел Брат уехал из Воронежа в Санкт-Петербург. За это время его имя засветилось в столичных глянцевых журналах и на телевидении, а сам он превратился из неизвестного воронежского юноши в модного и оригинального питерского художника. Мы встретились с Павлом, когда он на несколько дней приехал в Воронеж, и поговорили с ним об иконах, деньгах и завоевании Марса.
Искусство подпитывать глянец
К своим 26 годам Павел успел представить три персональных выставки, войти в число номинантов «Премии Курёхина» (она вручается художникам, кураторам, музыкантам, которые в своем творчестве развивают революционные идеи, сформулированные еще в 90-е годы Сергеем Курёхиным) и поучаствовать в скандально известном проекте Марата Гельмана ICONS. Там-то многие отметили мастерство нового художника, который представил на суд зрителей проект «Восстание масс». Это необычные круглые «иконы» из глянца – нарезанные страницы глянцевых журналов, поставленные на торец и скрепленные диском. Бумага образует причудливые узоры, в которых угадываются то нимбы, то очертания Богоматери с младенцем, а то и вовсе – «Крик» Мунка. «Круги превратились в нимбы, масса журналов, скованная внутри них, — в средоточие святого духа и тленного тела, что его носит», - объясняет Павел.
Пройдя обучение в фонде «ПРО АРТЕ», художник представил питерской публике инсталляцию под названием «Восхождение» в витрине книжного магазина «Буквоед». Изумленные прохожие наблюдали за тем, как из разбросанных на витрине книг в течение нескольких дней стали прорастать всходы. Секрет эксперимента – метод выращивания растений без почвы, который называется гидропоникой.
А после первой московской выставки «Масса тела», которая в прошлом году открылась в галерее «Триумф», Павел закрепил за собой амплуа художника-иллюзиониста, за счет слияния искусства с научным экспериментом . Его инсталляция «Час до полночи» - аллюзия на «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи, где, как и на фреске, есть стол, созданный из глянцевых страниц, а вместо Христа и апостолов – заполненные водой колбы, из которых по капельницам медленно вытекает вода, «подпитывая» разбухающий глянец. Очертания бумажного стола день ото дня менялись, а к концу выставки, когда вода из колб окончательно вытекла, первоначальные узоры было уже не узнать.
— Бумага при соприкосновении с водой вбирает ее в себя и создает сильное давление в замкнутом пространстве, — поясняет Павел. — В итоге обретает те же рельефы, что и Земля — при столкновении континентальных плит.
— Как ты пришел к экспериментам с бумагой?
— У меня они появился с того самого момента, когда я начал работать с бумагой. Ты погружаешься в материал, изучаешь его, знаешь его физику, химию, геометрию, скрытые возможности. Бумага – мой язык.
— Как начинались твои взаимоотношения с искусством в детстве?
— В детстве я много времени проводил дома и рисовал ручкой на неиспользованных путевых листах для таксистов, которые в большом количестве приносила домой мама, работавшая в диспетчерской службе. Я учился в художественной школе, потом поступил в Институт культуры и искусств при Воронежском государственном педагогическом университете, где выучился на графического дизайнера.
— Основная масса художников начинает работать с холстом и красками, а ты выбрал для себя технику коллажа. Почему?
— К коллажу я пришел сразу, как только осознал, что хочу сказать многое, но мне нужен свой язык. Краски стоили очень дорого, как и холсты. Денег, разумеется, не было, зато я мог себе позволить покупать ватманские листы и уже напечатанный цвет на страницах журналов.
— В 2010 году ты решил уехать из Воронежа в Питер. Наивный вопрос – почему?
— Я туда ехал за конкуренцией, и ее я получил. В Воронеже – пять современных художников, там – 125, образно говоря . В принципе, по всем законам они должны быть твоими непосредственными конкурентами. В Москве конкуренции еще больше, но сейчас переезжать туда не хочется, потому что там очень дорого и очень шумно. За это время многие мифы и легенды о Питере, которые жили в моей голове, рассыпались.
— А какие это были мифы?
— Первый миф — о том, что Питер — окно в Европу. Сейчас я понимаю, что в Европу можно попасть только через Москву. Там больше международных аэропортов, а главное — больше денег. Второй и главный миф — наличие арт-рынка. В Питере его нет. Есть рынок матрёшек, рассчитанный на европейских туристов, которые приезжают в Питер. Так выходит, что в последнее время больше всего мои работы продаются в Москве. Есть такая статистика. Говорят, человек, который приходит на выставку в Москве, знает, что он может здесь что-нибудь купить, а человек, который приходит на выставку в Питере, знает, что он может что-нибудь посмотреть.
Питер, по сути, — провинциальный город с амбициями бывшей столицы, с амбициями культурной столицы, я его воспринимаю так. Как только ты говоришь об этом питерцам, они начинают воспринимать тебя в штыки.
— А можно ли в принципе жить в Воронеже, а выставляться в Питере и Москве?
— Воронежских художников я не могу привести в пример, потому что я не воспринимаю их всерьез. Могу привести в пример краснодарскую арт-группу Recycle , которая там живет и работает, а выставляется по всему миру. Я мог бы жить и работать где угодно, хоть на Крайнем Севере – как любой другой художник. Конечно, гораздо удобнее жить в городе, где много родственных связей, где не надо снимать квартиру и мастерскую, где социальные связи устанавливались с самых начал. Но я выбрал другой путь – уехать далеко, абстрагироваться от всего, посмотреть, сможешь ли ты прижиться на новой почве. Дальше, думаю в августе 2015-го, я планирую переезжать в Испанию, а эта операция — намного сложнее, чем переезд в Питер. Но Испания для меня — не конечная точка, а некий шаг на пути к истинному будущему.
Коммерческий художник
Идейные взгляды Павла прямо противоположны левым взглядам многих современных художников. И это при том, что 18-летний Павел был лимоновцем и вместе со своей сестрой Марией участвовал в пикетах Национал-Большевистской партии, митингах и шествиях. Оттуда, кстати, появился его творческий псевдоним. Сейчас Павел не скрывает, что он заинтересован быть коммерчески успешным художником. В качестве примера он называет одного из самых богатых художников современности, англичанина Дэмиена Хёрста – автора платинового черепа с зубами из бриллиантов и тигровой акулы в аквариуме с формальдегидом.
— Первое время я подрабатывал в магазине фокусов — вспоминает недавнее прошлое художник. — Но этому пришел конец уже через полгода, и я решил, что отныне работаю только сам на себя. Это было рискованно, учитывая все особенности местного арт-рынка. Было время, когда мы с моей будущей женой Дианой жили на 3000-4000 рублей в месяц, а друзья пустили нас жить в школу танцев «ByeByeBallet », так как за съем жилья платить было нечем. Кстати, первая продажа моей работы произошла 8 августа – спустя ровно два года после того, как мы приехали в Питер. Для меня это было знаково. А осенью этого же года, у меня состоялась поездка в Москву, которая сильно повлияла на мое восприятие творческого пути. Отныне я перестал тусоваться по разным открытиям и участвовать в кучах сомнительных выставках, направив все свои силы в работу над проектами. Стоило мне отстраниться ото всех, как ко мне стало поступать одно интересное предложение за другим.
— Как складываются твои отношения с питерскими художниками?
— Не со всеми я нашел общий язык... К слову в близких друзьях у меня сейчас нет ни одного художника. Думаю виной тому жизнь на разных полюсах восприятия искусства. Однажды поставив себе цель: жить только этим я отказался понимать всех, кто еще не принес в жертву официальные работы, соц-пакеты, халтуры и все прочее, что поможет тебе не потонуть, когда в море вольного плавания начнется шторм... Хотя, это уже другой вопрос, вопрос понимания чистоты искусства. Я думаю, что деньги в первую очередь позволяют творить, а не чувственный мир. У самого богатого художника современности – англичанина Дэмиана Хёрста – грубо говорят, столько денег, что он может проснуться утром, придумать инсталляцию и к вечеру ее сделать. И ему не нужно рисовать эскизы, сметы, схемы для того, чтобы кто-то дал ему на это деньги и выставил его работу. Он не должен собирать деньги на эту инсталляцию, посещая работу или делая дизайн буклетов... Это свободное искусство. Оно не зависит от денег, оно над ними. Искусство находится либо под деньгами, либо над ними. Мне хотелось бы выйти на уровень, когда я смогу находиться над деньгами, и оплата жилья и бюджет на хлеб с маслом не будет конкурировать с идеями нового проекта.
От общества потребления — к обществу завоевания
Сейчас Павел Брат участвует в образовательной программе европейского биеннале современного искусства «Манифеста 10», которое впервые за 20 лет проходит не в Европе, а в Санкт-Петербурге. «Манифеста», ее «сестра» «Документа» и Венецианское биеннале считаются главными выставками Старого Света. «Манифеста» начнется 28 июня и продлится до 31 октября. Во время биеннале открываются многочисленные выставки, проходят лекции, а в преддверии биеннале в питерских школах стартует увлекательный образовательный проект: четыре питерских художника будут приходить в обычные средние школы и вести уроки. В их число попал и Павел Брат, которому досталась роль учителя физики.
— Буду выходить к ученикам и показывать им, как я делаю свои работы, — говорит Брат. — Я расскажу детям, как физика расширила мой кругозор и покажу им «фокусы», которые я уже использовал в своих проектах. Мой первый урок состоится 18 апреля.
Сейчас Павел работает над очередным выставочным проектом — Gain society , или «Общество завоевания». Есть у него и неофициальное название — красный, или марсианский проект. «Красную планету» художник воссоздает из красных вырезок глянцевых журналов, среди них - предметы ткани, машины, помады, губы. В итоге получится панорама марсианского рельефа, состоящего из маленьких красных пластинок. В проекте также будут представлены графика и инсталляция: травы, растущие на кровавой россыпи украшений.
— Этот проект — про завоевание Марса. Лично для меня сейчас эта идея очень актуальна, она заполняет все мое сознание. В нем завоевание это великий переход от одного общества к другому, от одного типа мышления к другому, от одной реальности к другой — от общества потребления к обществу завоевания. Когда люди поймут, что их бытие — не потребление прекрасных товаров в красивых обертках, а стремление перейти за холм, за которым еще никто не был, ступить на землю, на которую еще не ступал... Получается, что я сейчас делаю свою религию — веру в Марс, и думаю что его освоение станет реальность только тогда, когда мы все в это будем верить как в истину... Этот переход начнется уже здесь, на Земле, когда здесь воцарятся иные, не рыночные законы...
— Приходилось ли тебе выслушивать мнение православных священников о твоих иконах?
— У меня был шанс вступить в диалог с представителями церкви на выставке ICONS, но его не случилось, ибо, за исключением кучки фанатиков, официальная церковь не осознает силу современного искусства – она больше осознает силу производственных мощностей концерна «Софрино» и акций концерна BMW, и посему на самом деле сейчас с ней не возможен никакой диалог.
— Ты делаешь очень талантливые вещи и никак не связываешь свое искусство с политикой. Тем не менее, в юности ты были сторонником Эдуарда Лимонова. Почему ты сейчас абстрагируешься от политики?
— Мне кажется, я в своей жизни смог оторваться от позиции пораженца. Ты протестуешь, потому что тебя ущемляют. Когда мне было 19 лет, я участвовал в пикетах против строительства торгового центра «Арена» на пустыре за Институтом искусств. Там был реальный пустырь, грязь, бездорожье. Его обнесли забором. Мы ходили на пикеты, собирали людей. Говорили, что у народа отобрали парк, в котором можно гулять, хотя гулять там было невозможно. Мы клеили листовки, рисовали граффити и были уверены, что строить там торговый центр нельзя, а пустырь должно благоустроить государство. Вчера я вышел из «Арены» и увидел переполненный благоустроенный парк, где гуляют люди с детьми, мамы с колясками. И у меня уже нет никакого расстройства, потому что я давно понял: я не тот человек, который протестует. Я за то, чтобы вырубили Химкинский лес, снесли пол-Сибири, вырыли гигантский котлован, затопили земли... если это потребуется. Я за то чтобы это требовалось. Это жизнь, это движение.
— Ты бы хотел, чтобы твой сын Макс стал художником?
— Нет. Я бы очень хотел, чтобы Макс был увлечен баскетболом. Сейчас у него хорошая селекция и возможность вырасти под два метра, но я и не хочу, чтобы он был глуп. Я сейчас хожу в кепке баскетбольной команды «Бруклин Нетс» по той простой причине, что там играет самый выдающийся баскетболист современности, россиянин Андрей Кириленко. Это человек, который может давать длинные и интересные интервью и анализировать происходящее вокруг с той же легкостью, с которой вколачивает мяч в кольцо на высочайшей скорости... Я чувствую, что у моего сына будет сложное детство, потому что у него необычный папа, который может ему сам сделать мешок из тысячи кубиков, будучи недовольным комплектом из десятка... Как ни крути, а мышление у него будет такое же нестандартное, как и у меня, и, думаю, ему это не будет мешать по жизни.
Беседовала Анастасия Сарма
