Завершается объявленный городским управлением культуры Год Мандельштама в Воронеже. Вспомнить о наиболее значительных и интересных событиях года мы попросили Галину УМЫВАКИНУ, председателя Воронежского отделения Союза российских писателей. Тем более что для самой Галины Митрофановны 2011 год – юбилейный.
– Я рада, что для нынешней встречи у нас есть информационный повод. Ведь журналисты любят информационные поводы?
– Еще бы!
– Так вот, буквально на днях я узнала, что глава города Сергей Колиух подписал постановление о наименовании территории вокруг памятника Осипу Эмильевичу Мандельштамовским сквером. Так что с 18 октября официально в Воронеже к Кольцовскому и Бунинскому добавился еще один поэтический сквер.
– Долгожданное известие.
– Да уж, пришлось похлопотать.
– Галина Митрофановна, так хлопотали ведь прежде всего, чтобы улица Мандельштама в городе появилась.
– Но те хлопоты пока успехом не увенчались. Переименовать одну из улиц в центре города, как предлагала властям инициативная группа творческой интеллигенции, сегодня, получается, невозможно. Знаете, недавно довелось мне по телефону поговорить с губернатором Алексеем Гордеевым. «Вот, – говорю, – была бы счастлива, если бы улицу именем Мандельштама назвали». «Так ведь народ против, – говорит Алексей Васильевич, – нельзя же против народа».«Конечно, нельзя», – говорю.«Вот, может быть, там, где СХИ, где новостройки, получится улицу его именем назвать». «Ну что ж, – говорю, – может, и так: Осип Эмильевич любил в тех краях прогуливаться». На том и распрощались. Но, вы знаете, первая в мире улица Мандельштама уже появилась в конце сентября в Варшаве, в городе, где он родился.
– Славно! А как же у варшавян такое получилось?
– Понятно, что в каждом городе любое переименование или наименование связано со многими трудностями, документы надо переоформлять и прочее, и прочее. Варшава пошла не то чтобы по легкому, а по самому удобному и, думаю, разумному пути. Назвали именем поэта небольшую улочку внутри университетского комплекса. На карте города она появилась, и появилась в хорошем месте, в самом центре города, где много молодых людей, студентов факультета славистики, где Институт Адама Мицкевича. Она напротив того костела, где сердце Шопена хранится. То есть путешествующие, любопытствующие, специально приезжающие в Варшаву, чтобы поклониться культурным святыням, очень просто на улицу Мандельштама попадут.
– Вы ведь в сентябре тоже в Варшаве были. Ходили по улице Мандельштама?
– Ходила, но еще не знала, по какой улице хожу. Я участвовала в шестых Международных Мандельштамовских чтениях. А известие о решении сейма Варшавы получила уже дома.
– Стало быть, чтения способствовали решению варшавских властей?
– Может быть, не знаю. Но вообще-то я была приятно удивлена тем, насколько хорошо и глубоко поляки знают творчество Мандельштама. Один из инициаторов чтений – президент польского Пен-Клуба Адам Поморский оказался ведущим переводчиком Мандельштама, он представил большой том стихов и прозы Осипа Эмильевича на польском языке, к конференции подготовили также специальное издание переводов Мандельштама, некоторых статей о нем. Было ощущение, что Мандельштама в Польше считают своим не только по факту его рождения. Вот, например, что пишет один из крупнейших польских исследователей Мандельштама Рышард Пшибыльский: «Драма Мандельштама – это фигура нашей судьбы. Возможно, это наиболее знаменательный поэтический опыт XX века. У Мандельштама, как у Моцарта, нет могилы».
– Какая судьба имеется в виду -- общечеловеческая или именно польская?
– И то и другое, видимо. В один из дней чтений нам показали запись спектакля 1982 года. То есть в Польше военное положение, начало «Солидарности», а Познаньский театр сделал подпольный в прямом смысле спектакль по стихам Мандельштама: в подвале играли, проводили по спискам зрителей, охраняли от нежелательных глаз. Назывался он «Взлет». Я думаю, осмысление Мандельштама в Польше начиналось, связывалось в первую очередь с ощущением свободы, именно такое ощущение они больше всего ценят в нем. А как в том спектакле актриса пела Мандельштама! У нас так не умеют, не поют, такую музыку не написали еще к его стихам, так не исполнили, так не почувствовали. А на круглом столе в газете «Выборча», кстати, информационном спонсоре конференции, уже другая женщина в другой, бардовской, что ли, манере тоже пела пять стихотворений Мандельштама. И я вновь была потрясена. В Польше какая-то особенная музыкальная культура камерного пения, когда одновременно и понятно, и мелодично, и человечно, и возвышенно...
Чтения подтвердили, что Мандельштам и как поэт, и как герой, как образ существует не только в русской, но и в мировой лирике. Скажем, из Нидерландов на чтения приехал Томас Лангерак. Он и у нас в Воронеже бывал, написал в свое время книгу о Платонове, теперь больше занимается Мандельштамом. Лангерак познакомил нас со стихами нидерландских поэтов, посвященными Осипу Эмильевичу. Интересные, глубокие стихи, причем нередко в них возникает и образ нашего города.
– А вы лично о чем на чтениях рассказывали?
– Я делала сообщение об увековечении памяти Мандельштама в Воронеже. Рассказала о статьях, книгах, о памятных досках, о работе воронежских ученых. Хорошо было принято сообщение, с некоторым даже удивлением, что в Воронеже очень много, последовательно делается ради памяти Осипа Эмильевича. Во всяком случае, я ощутила чувство гордости за Воронеж и за себя чуть-чуть, поскольку участвую в процессе. И, конечно, приятно было, что Павел Нерлер, председатель Мандельштамовского общества России, делая доклад о посвященных Мандельштаму стихах русских поэтов, помянул нашу маленькую книжечку «Я около Кольцова...».
– Хочу привести цитату из статьи Аллы Ботниковой о вашей книге «Родительская суббота»: «Из всех поэтов более всего Умывакину занимает, конечно, Осип Мандельштам». Действительно так, Галина Митрофановна?
– Тут не измеришь: более или менее. Меня, конечно, всегда занимала великая четверка XX века. В разное время кто-то преобладал. Сначала, в юности, была Цветаева, дерзкая, яркая. Потом Анна Ахматова. Сначала они -- видимо, как-то по крови ближе. Потом, очень долгое время, -- Борис Пастернак. А сейчас больше Мандельштам, хотя его стихи я тоже очень рано узнала, с начала 60-х годов, когда познакомилась с Натальей Евгеньевной Штемпель, верным другом четы Мандельштамов. Но я его очень долго не понимала, не чувствовала. Сначала для меня он был скорее как некий культурный объект, несомненно, большой, но давно затерявшийся в прошлом поэт. А с годами он, как-то отодвинув всех, приблизился, вышел на первое место. Но, я думаю, дело тут не только во мне. Мандельштам более названных поэтов не был прочитан ХХ веком. Тут и его судьба сыграла роль, его книги просто трудно было достать, прочесть. Но зато сейчас, особенно в последние годы, когда даже по трудам увековечения его памяти Осип Эмильевич стал фактом моей биографии, больше стала читать то, что о нем появляется, его стихи перечитывать. И сейчас у меня такое ощущение, что весь мир изучает Мандельштама, читает его, публикует, переводит, посвящает ему стихи. Примерно то же, по моим ощущением, происходит с Платоновым. Такие величины надо очень долго, видно, в себя вживлять, осмысливать, просто с ними жить. В XXI век они перешли недопрочитанными и очень значительными, очень интересными. И оба связаны с Воронежем. Вот мысль, которая приходила в голову не только мне: есть «яма» Мандельштама и есть «Котлован» Платонова -- оба очень глубоко «копали». Причем родную землю: с ее историей, народом, культурой, языком... И нам, чтобы докопаться до их глубин, нужно много душевного труда приложить.
– Год Мандельштама в Воронеже завершается. Много было посвященных ему событий, но так и не открылась мандельштамовская экспозиция в Литературном музее.
– С начала года идет работа над экспозицией. Начинать пришлось с нуля, я, чем могла, старалась помочь, поэтому пришлось глубоко вникнуть в проблему. Самое печальное, что ни одного подлинного документа о пребывании Мандельштама в Воронеже не осталось. Мемориальных вещей нет: ни портретов, ни писем, ни рукописей -- ничего. Подлинных свидетельств времени даже нет. Досадно, что мы не смогли найти даже номера журнала «Подъем» с рецензиями Мандельштама -- его последними прижизненными публикациями. Но то ли плохо искали, то ли действительно единственный комплект остался в нашей Областной научной библиотеке, а она, конечно, им дорожит. Долго и мы с Олегом Ласунским, и музейные работники, и руководитель Камерного театра Михаил Бычков искали концепцию экспозиции. Понятно, что нельзя объять необъятное, рассказывая о Мандельштаме от его рождения до гибели.
– И какова же концепция?
– «Мандельштам и его воронежское окружение». Около 30 персон будет представлено в экспозиции: и ссыльные, и те, кто сюда к нему приезжал, и его воронежские знакомые. В результате, рассчитываю, что картина нашей воронежской жизни тех лет будет более стереоскопической, что ли. Интересное решение предложил художник Эмиль Капелюш, довольно неожиданное для традиционных музеев, несколько театрализованное.
– Что сейчас мешает завершить работу?
– Разные препятствия, медленно все проворачивается, что раздражает иногда, но потом думаешь, может, так и надо, может, поспешность не нужна, чтобы все было достойно. Сейчас, слава Богу, работа движется, не буду раскрывать всех задумок. Самое главное, чтобы люди туда пришли. Придут ли?
– Так было бы куда приходить.
– Разумеется. Сергей Василенко, один из видных мандельштамовских текстологов, пару лет назад сделал первый в России музей Мандельштама в подмосковном городе Фрязино, где сам живет. В Варшаве мы говорили с ним о наших проблемах. У него тоже ведь нет ни одной мемориальной вещи. Но, кстати, есть подлинник «Подъема» с рецензиями Мандельштама, есть книги воронежских писателей той поры, есть оригиналы открыток 30-х годов с видами Чердыни, Воронежа, Тбилиси, Армении -- мест, где жил и бывал Осип Эмильевич. Тоже ведь подлинные свидетельства времени. А сейчас Василенко, кстати, уже сами жители Фрязино помогают, приносят вещи тех лет.
– Главное – привлечь внимание.
– Вот и позвольте привлечь. Хочу обратиться к воронежцам. Пусть не подлинная будет вещь, но она очень трогательная и выразительная. Осип Эмильевич ходил с тростью, и по Воронежу тоже, многие мемуаристы отмечают. Он не опирался на нее, хотя был не очень здоровым человеком, а так слегка помахивал. Я думаю, трость была для него символом молодости, какой-то другой жизни, свободы даже. Так вот: если у кого-то от дедушки или прадедушки осталась деревянная трость, если бы можно было ее подарить музею, то некое важное присутствие в экспозиции было бы обозначено.
– Вы упомянули о книжечке «Я около Кольцова...». Но в Год Мандельштама были у нас и другие издания, посвященные поэту...
– Конечно же. Причем кое-где не обошлось и без неких ляпов. Вот сборник вышел «Есть город в России». В нем около десятка стихотворений Мандельштама, достойно представлен. Но вот очень известное четверостишие: «Пусти меня, отдай меня, Воронеж». А в сборнике напечатано "Прими меня, отдай меня, Воронеж". Более того, такая опечатка была и в предыдущем издании, все проглядели, и я в том числе. Конечно, есть смысл сказать о "Прогулке по мандельштамовским местам Воронежа" Олега Ласунского. Нужная, интересная книга. Олег Григорьевич, подарив мне экземпляр, сделал такую надпись, могу похвастаться: «Микробиологам известен штамм: Г. Умывакина и Мандельштам».
– Думаю, не только микробиологам он известен.
– А вот книжка «Политические репрессии в Воронеже. Путеводитель» – уже общероссийский проект, вышли такие выпуски о шести городах, ну, и о нашем с вами. Нет вроде бы ничего нового, скажем, почти обо всем, что есть в путеводителе, ранее рассказывалось на страницах «Курьера». Но когда все вместе – потрясает. Есть в книжке и экскурсия по мандельштамовским местам: ее «проводит» Олег Ласунский. Горжусь, что и моя фамилия помянута, что была причастна к увековечению памяти о жертвах государственного террора. Но посмотрите: новая книжка, 2011 год, а листы рассыпаются.
– Типографский брак?
– Да, к сожалению, но я не о том. А о том, что наша история, наша культура, наше прошлое тоже рассыпаются в разных руках, мы по-разному читаем. Треплем книгу жизни. Кто-то перегнет листик, кто-то вырвет, скажет, не было здесь ничего. А наша задача -- собрать. Пусть там будут разные страницы, мрачные, радостные, трагические, смятые, пустые даже пусть будут – разные бывают времена. Лишь бы мы такую книгу нашей общей памяти не рассыпали, не растеряли. Читаешь путеводитель и понимаешь, что Воронеж действительно был городом ссыльных: из Ленинграда, из Москвы, украинская диаспора была сильна, была колония интеллигентов-ссыльнопоселенцев из Казахстана. Их к нам выслали, а от нас –туда шли эшелоны.
– Такой обмен культурным опытом по-сталински.
– Да. Многих сюда присылали насильственно, но многие и сами выбирали Воронеж из предложенного списка. Тут библиотека, университет, тут театр, тут музеи, филармонический оркестр, тут журнал выходит в конце концов. И надо помнить, что люди, сюда не по своей воле попавшие, тем не менее прожили по-людски, достойно отмеренные им кусочки жизни. Печатались в журнале, читали лекции, пытались в культурную почву привнести свои зерна. Я думаю, если сейчас придется выбирать другое место жительства, Воронеж тоже многие выберут.
– Лишь бы выбирали не по указке сверху.
– Надеюсь, не будет такой указки. Я о том, что у нас театры, музеи, много памятников писателям, у нас выходят хорошие книги. И я рада, что удалось преумножить многое, что до нас не удалось, прежде всего в увековечении памяти о писателях, что мне близко. Хочу еще в ряду событий Года Мандельштама вспомнить о детском конкурсе «Воронеж читает Мандельштама». Для меня он был эмоциональным потрясением. 250 человек – чуть ли не от первого и до одиннадцатого класса – как они читали! Наши дети вообще молодцы, читают и Кольцова с Никитиным, и Бунина (недавно был конкурс) прекрасно читали. Но Мандельштама читать сложно. И вот мальчик, ему десять лет, а он уже слышит поэта – вот что поражает. Я думаю, что мы сотрясаем воздух время от времени не только Мандельштамом, но и Кольцовым, Платоновым, Буниным - на пользу нашему городу. И всем нашим детям. Ничто не пропадает. Я надеюсь на девочек и мальчиков, читавших Мандельштама. Надеюсь, что они и дальше будут читать, не только его.
– Галина Митрофановна, есть и еще один информационный повод для нашей встречи – недавно вам вручили почетный знак «Благодарность от земли Воронежской».
– Вот как на духу, так сказать, без дураков: всегда любой власти сторонилась, никогда ничего не просила. То, что наградили, что заметили, конечно, приятно, конечно, спасибо.
– А вот вы про телефонный разговор с губернатором упомянули. Часто так общаетесь?
– Редко, в первый раз. Вообще-то он звонил с днем рождения меня поздравить, не скрою, была тронута: и вниманием, и тоном разговора.
– А не хотелось бы вам, Галина Митрофановна, выбрать местом жительства другой город, например, столицу?
– Я нисколько не жалею, что живу не в столице. Я с Воронежем связана, думаю, очень прочно. Многие мои любимые писатели – именно воронежцы. Если бы жила не здесь, может быть, я бы не читала так внимательно Платонова. Хотя еще студенткой была поражена его миром, его творчеством. Город, его воздух, почва, люди, которые здесь жили, бывали, которые живут сейчас, безусловно, что-то дают тебе – все тут растворено. Жизнь не только в столицах происходит, но и у нас. Вот были летом у нас Платоновские чтения в рамках международного фестиваля – по-моему, очень интересное действо. Удалось соблюсти баланс между специальными докладами, сугубо филологическими, и такими темами, как Платонов и живопись, Платонов и кино, переводы Платонова, его бытование в других странах. Я ощутила земляческую гордость, что во всем мире знают Платонова, переводят, читают.
– А о самом Платоновском фестивале какие впечатления?
– Большое, значительное событие.
– Есть какие-то пожелания организаторам фестиваля?
– Их уже столько было высказано -- как дельных, так и даже не всегда, я бы сказала, пристойных. На днях заходила к директору фестиваля Михаилу Бычкову, оставила альбом скульптора Лазаря Гадаева, автора памятника Мандельштаму. Может быть, заинтересует Михаила Владимировича. Выдающийся скульптор, очень интересный, хотелось бы, конечно, чтобы выставка Гадаева приехала в Воронеж. Хотя понимаю, что очень сложно организовать скульптурную выставку. Что касается собственно театра, музыки, то и без меня устроители фестиваля разберутся. Мне бы хотелось, чтобы в наш город приехал кто-то из интересных поэтов, умных, умеющих разговаривать с аудиторией, по-настоящему людей европейской культуры. Ну, например, Александр Кушнер из Санкт-Петербурга.
– Наверно, отделение Союза российских писателей тоже может использовать для того свои организационные возможности.
– Надеюсь, что Михаил Бычков встретится с представителями воронежской культурной общественности, которые поддерживали фестиваль и которые критиковали, чтобы обговорить какие-то идеи. Я не думаю, что каждый год надо проводить Платоновские чтения. Может быть, на сей раз провести встречи с писателями на разных площадках, с тем чтобы потом они собрались в один какой-то хороший литературный вечер. Одним словом, есть кого тут нам посмотреть, встретить, приветить, показать. Тем более что интерес к поэтическому слову в обществе, мне кажется, усиливается.
– Так будет когда-нибудь в Воронеже улица Мандельштама, как считаете?
– Когда-нибудь будет. Знаете, у нас в Воронеже есть две необычные скульптуры, ландшафтные, городские. Одна лирическая -- дама на стуле, что сидит на Плехановской. Другая ироническая -- противожлобский стул. А я мечтаю, что когда-нибудь и третья появится -- драматическая или даже трагическая. Некий памятный знак, небольшой, конечно, где-то вблизи от «ямы», о которой писал Осип Эмильевич. Ведь и стихотворение небольшое – «Это какая улица? Улица Мандельштама». Оно мне совсем не кажется шуточным или полушутливым. Оно провидческое, завещательное. Кстати, в черновом варианте были такие строки, Надежда Яковлевна Мандельштам запомнила: «нрава он был не лилейного, жил он на улице Ленина». Но Осип Эмильевич зачеркнул. Как же, такая дерзость: была улица Ленина, стала Мандельштама. А я думаю, что так и должно получиться когда-нибудь. В конце концов не в улице дело, а в такой разноликой и непрерывной нашей общей и частной жизни. В наших родителях, в наших детях, внуках. Мы же временное количество лет гостим на земле, но не на голое место приходим и должны чуть-чуть обустроенным его оставить. Так как каждый себе представляет: обустроив себя, семью, улицу, город.
