В Воронеже побывала известная поэтесса Диана КАН. В беседе с корреспондентом «ВК» она рассказала о современном литературном процессе, о том, что поэзия считается занятием мужским, но лучше удается женщинам.
- Диана, расскажите нашим читателям о себе. Вы, если употреблять модные сейчас слова, человек мультикультурный…
- Да, я родилась и выросла в Термезе, военном гарнизоне в Средней Азии. Очень древний город, с большой историей, к сожалению, печально известен тем, что через него вводили советские войска в Афганистан. Ему 5 тыс. лет, а русская диаспора жила там еще при царе. Мой отец военный, мама - зооинженер. Мама яицкая казачка, папа наполовину японец наполовину кореец, из семьи так называемых этнических корейцев, крещеных. У него было редкое имя Елисей. К сожалению, сейчас так не называют детей, хотя уже встречаются и Марфы, и другие старинные имена, что хорошо, возвращает к своим корням. Я сформировалась в сплаве культур - мусульманский город и мои православные корни. Когда окончила школу, мы переехали на родину мамы в Оренбург. Тоже в приграничье - видимо, судьба моя такая жить все время на границе. Потом был журфак Московского университета и работа в газете. Позже училась на Высших литературных курсах у Юрия Кузнецова и очень рада, что попала к нему, потому что он был кумиром моей поэтической юности. Сейчас живу в Самарской области.
У меня издано семь книг, но сейчас, к сожалению, писатели становятся известны не по книгам. Если раньше книги расходились по всему Советскому Союзу, то теперь, как правило, оседают на местах. Хорошо, что практически каждый регион издает литературный журнал. В Интернет сама ничего не выкладываю. Недавно нашла свои стихи на белогвардейском сайте и на красно-коричневом. Пусть их, я считаю, что поэт выше политики. А что касается литературных журналов, если печатать авторов только по региональному принципу, то издание быстро скукожится, поэтому и приглашают поэтов-писателей из других областей. Так мы расходимся и становимся известны. Ваш «Подъем» благодаря Ивану Щелокову стал намного сильнее, приобретая новых авторов не в ущерб постоянным. У нас в Самаре тоже есть журнал, но у него нет традиции, академичности, как у вашего «Подъема».
- На встрече с читателями в «Амитале» вы говорили, что начали писать стихи в 19 лет. Почему пришли к стихам? Почему не проза? Как родители отнеслись к вашему творчеству?
- Родители всегда заняты, они не столько воспитывают, сколько кормят. А писать я начала еще в школе - палеонтологические романы. Хотела изучать всяких динозавров. Сейчас они у нас толпами по экранам бродят, а тогда отец нашел мне специальную энциклопедию, которую я выучила от корки до корки. Писала эпиграммы. В общем, не с пустого места начала. Не могу сказать, что не буду потом заниматься прозой, но пока я способна писать стихи, буду их писать. И потом, у нас же масса примеров, когда из хороших поэтов выходили прекрасные прозаики - Пушкин, Лермонтов, Бунин. Но нет ни одного случая, когда человек начинал с прозы и переходил потом на сопоставимые по таланту и мастерству стихи. То есть поэзия лежит в основе, точнее слово в основе всего, в основе любой культуры. Ведь нельзя даже банальный телесериал создать, не прибегая к слову. А в основе слова лежит поэзия - базовое, архетипическое, что держит и цементирует. Что касается меня, то если бы мы не уехали из Средней Азии и я не потеряла свою родину, то, может быть, и не начала бы писать. Наверное, стихи стали попыткой прийти в себя, реанимировать душу, заполнить образовавшуюся пустоту.
- Возвращаясь к тому, что вы человек разных культур, ваша «многонациональность» помогает в творчестве?
- Я православный человек, выросший в мусульманской стране, что дает мне широту восприятия. Нет, я не воцерковленная, не всегда соблюдаю посты, но знаю основные постулаты и знаю самое главное - нельзя считать себя праведником, мы все грешные изначально. В свое время пришлось пережить неприятные моменты из-за разных псевдопатриотов, которые мне говорили: какая ж ты русская поэтесса, если в тебе течет нерусская кровь. Я человек имперский, национальность писателя и его патриотизм заключаются прежде всего в его владении родным языком. Если ты чистокровный русский, но бездарен и косноязычен, зачем лезть с оскорблениями и советами. По такому принципу придется убрать половину русской литературы. Державин - наполовину татарин, Куприн тоже, Пушкин… Они были более русскими, чем какой-нибудь Вася Пупкин. У меня вообще два отягчающих обстоятельства - я человек нерусской внешности плюс еще и женщина. Поэтому мне надо быть в десять раз талантливее, в десять раз лучше писать, чтобы доказывать, что я русская поэтесса.
- Вы всеядный поэт?
- Да, пишу обо всем. Сейчас мне близка тема детства, надо сохранить воспоминания о нем. Детство - наш золотой запас, который проходит через всю жизнь.
- Откуда к вам приходят образы, идеи, как женщина-поэт сочетает творчество и домашнее хозяйство?
- Если говорить о том, брошу ли я варить борщ, если придут в голову строки, то нет, не брошу. Хорошие строки подождут и осядут, их можно потом записать, а если не запомнилось, значит, того не стоит. Вообще у меня много бытовых стихов. Я считаю, что в семейном укладе, который сейчас, к сожалению, почти утерян, много поэзии. В кухне, например, много поэтического. Стихи же тоже состоят из деталей. И потом, не только ты пишешь строки, но и строки находят тебя. Нельзя сесть и вымучить из себя поэму. Стихи сами должны к тебя найти. Бывает, придут четыре хорошие строчки, и они могут долго лежать, потом еще четыре строчки, а потом родится стихотворение. Я не считаю, что поэт должен быть профессионалом, то есть сесть и написать поэму. Если я сажусь писать стихотворение, то абсолютно не уверена, что оно получится, каждое пишу как будто в первый раз. Бывает, доплывешь до середины, а дальше - все, то ли плыть, то ли тонуть, то ли бросить. Тогда откладываешь, чтобы не испортить, пусть ждет своего часа.
- Мужчина-поэт и женщина-поэт, кому тяжелее?
- Однозначно женщине. Поэзия - мужская территория. Женщине надо обладать помимо таланта еще и сильным характером. Девочкам своего литобъединения говорю: чтобы выжить, надо быть в десять раз талантливее и профессиональнее мужчины. У нас считается, что мужская рифма более твердая, а девчонки рифмовать не умеют. Я своих учу, что рифмовать надо твердо, мужчинам шанса не давать, играть надо по мужским правилам, иначе к вам будет снисходительное отношение. У меня же такой характер, что если бы меня все время хвалили, я б с тоски померла, поэтому всеми успехами, наверное, в большей степени обязана своим врагам.
- Как вы относитесь к критике и вообще к любому разбору стихов?
- Отрицательные рецензии почему-то все оказываются какие-то неумные. Чтобы найти изъяны, а их много в моих стихах, надо летать на одном уровне. А что касается разбора стихов, - то здесь как расчленить, разрезать и посмотреть, что там, а сшивать обратно кто будет? В стихотворении важна интонация, а ее разобрать нельзя. Возьмите хотя бы Николая Рубцова. У него есть очень простые стихи, но так пробирает - почему? Интонация. Другое дело, что когда приходят молодые поэты, то мы начинаем разбирать их произведения. Часто среди большого количества дряни вдруг вылезает пара-тройка таких строк, что ты понимаешь - человек талантлив. Разбор стихов вообще вещь схоластическая, гораздо интереснее смотреть, как поэт проговаривается. Ведь можно всю жизнь писать о любви к Родине, и вдруг проскочит у поэта такое четверостишие, что ты понимаешь - не любит он ее совсем.
- Многие ли из тех, кто пишет о вас, понимают именно настроение, проникают в суть того, о чем вы говорите? Встречались ли те, кто смог вывернуть вас наружу?
- Как сказал один французский просветитель, критик - человек, который объясняет изумленному писателю смысл написанного им произведения. К счастью, такие критики есть. Потому что нам сложнее всего разобраться с самими собой, себя мы знаем меньше всего. Как ни странно, но на что мы способны в какие-то моменты, мы сами не подозреваем. Человек -- космос, и начать его изучение надо с себя. А критик - тот человек, который объясняет тебе тебя, что помогает выйти на новый уровень, где-то смириться с собой, где-то увидеть новое в себе. Особенно если чувствуешь, что человек писал из желания понять. Такой критик сродни психоаналитику. В свое время, когда воронежец Вячеслав Лютый статью про меня написал, я была озадачена. Я чувствовала, а он перевел в слова мои чувства. Как правило, когда мы встречаемся с подобными людьми, потом следует ждать творческих прорывов.
- Сейчас многие молодые поэты говорят, что им совершенно не нужен Союз писателей, и без него прекрасно проживут. Почему вы решили туда вступить, да еще и учиться на Высших литературных курсах?
- Я знаю, как многие волшебным образом меняются, едва только забрезжит призрачная перспектива попасть в Союз писателей. Помните басню про лисицу и виноград? Я никогда не скрывала, что хочу попасть в Союз, здесь нет ничего стыдного. У нас в Самаре сделали ставку на молодых поэтов, стали принимать их, хотя не надо забывать, что молодость - не профессия. По-настоящему писатель состоится тогда, когда может потерять писательский билет и жить без него, и его прекрасно будут знать. А когда ты ходишь и везде его тыкаешь, ты не писатель, а просто член Союза.
Что касается Высших литературных курсов, то, когда я поехала на совещание молодых писателей (а до того меня приняли в Союз писателей в Оренбурге), попала в семинар к Юрию Кузнецову, которого боготворила. Я была такая счастливая, тем более мне сказали: «Ты ж у нас такая звезда, с тобой-то вопросов не будет». А тут я встала и перепутала формулировки, должна была сказать: «Меня рекомендовали в Союз писателей». А я сказала: «Меня приняли». Но у нас только рекомендуют, а утверждают в Москве. Может быть, я вела себя резко, и ему, видимо, не понравилось. «А кто вас принял?» - спрашивает. Ну как кто, удивилась, - в Оренбурге. А он мне: «Еще неизвестно». В итоге, когда стали озвучивать списки принятых, меня там не оказалось. Я была в полуобморочном состоянии, думала, что жизнь закончилась. Но с того момента твердо решила, что поеду на Высшие литературные курсы именно к Кузнецову. Мне надо было ему доказать, что я чего-то стою. В конечном итоге он признал меня и много сделал, помогал печататься.
- Ваши предпочтения в литературе?
- Лев Толстой, проза Лермонтова и Пушкина, я вообще люблю читать прозу. Очень нравится Маркес, но не понимаю Достоевского, для меня он слишком истеричен и не успокаивает. Безусловно, Шолохов, Куприн, Лесков, в общем, все люблю, я не привередливый человек, мне достаточно самого лучшего.
- А современная проза и поэзия?
- Я люблю очерки Валентина Распутина, люблю, как он пишет о женщине, ведь далеко не каждый писатель-мужчина способен проникнуть в женскую натуру. Крупин очень нравится. Совсем молодых прозаиков не всегда читаю, ведь хочется чему-то удивляться, а если писатель меня не удивил, я не буду его читать. У молодых сейчас много грязи. Сейчас не век прозы, новую эпоху открывают поэты, а проза ее завершает. Что касается современной поэзии… Я люблю женские стихи, Струкова Марина интересна, отважная упертая такая казачка, не женственная, но интересная. Сейчас порой возникает ощущение, что тебя в дегте и перьях вываляли, а литература XIX века при всех недостатках того же Пушкина, который гулял от молодой жены, чистая. Но с Пушкиным понятно, там все идет от избытка натуры, а в современной литературе, наоборот, - недостаток натуры, и человек пыжится и надувается как лягушка, а хочется, чтобы литература несла светлое и чистое.
- Давайте остановимся подробнее на современном литературном процессе. На ваш взгляд, что сейчас происходит с нашей литературой?
- Сейчас много пишущих, а самое страшное, что бывает в литературе, - групповщина, то, о чем говорил Святослав Рихтер. Когда он сказал, что является вторым пианистом планеты, у него спросили, кто же первый, он ответил: «Первый в каждом городе свой». Вот групповщинка и региональщина мешают. Все подменяется местными, в том числе возрастными, критериями. Если ты молодой, сиди и не отсвечивай, будет тебе 80 - тогда вперед. А должен быть только творческий принцип. Когда мы будем ценить исключительно тексты и давать премии не за имя, а за текст, тогда у нас будет настоящая литература. Например, «Тихий Дон». Премию получает не Шолохов, премию получает роман. Автор только ценится как приложение к тексту, текст превыше всего. А сейчас важен, как правило, автор, его связи, умение общаться. Он может быть милейшим человеком, но бездарным писателем. Пока есть такая тенденция, литературы не будет. Да, молодые писатели говорят, что не хотят в Союз писателей, но и мы в свое время тоже говорили: «Ой, сидят старики в Союзе, такие-сякие…». И все равно мы тянулись туда, потому что как бы мы ни позиционировали себя, все равно мы придем к нему, поэт от поэтов не уходит. Те старики говорят иногда неприятные вещи, но могут сказать то, чего никогда не скажут аплодирующие нам читатели. Лет десять назад в присутствии одного поэта я достаточно резко выразилась о самарской поэзии, он меня отвел в сторону и сказал: «Диана, как вы можете такое говорить, никогда так не делайте, вы не знаете, какой низкий был уровень, когда пришло наше поколение, и что нам пришлось сделать, чтобы его поднять. Вы идете по проторенной дорожке, стартуете с другого уровня». То есть надо понимать преемственность поколений, литература с нуля не делается.
- Можно ли заработать литературным трудом?
- Сейчас нет. В советское время литература была частью идеологии, она ее обслуживала. Но и тогда были лауреаты госпремий, которых сейчас уже никто не вспомнит, а Рубцов не получил практически ничего. Сейчас, к сожалению, может прокормить только пошлость. При том я не считаю, что поэзия убыточна. Поэзию надо сделать массовым зрелищем, не надо такого бояться, она не должна становиться элитарной. Поэзия должна служить, помогать жить. Если раньше страна запоем читала, сейчас запоем пьет, так пусть лучше будет первый вариант.
- Вы руководите литобъединением, насколько часто попадаются талантливые ребята?
- Люди к нам приходят самотеком. Начиная от семилетних деток и заканчивая самым старейшим участником, основателем нашего объединения, которому 93 года. У нас нет возрастных резерваций, ни к чему они, все должны общаться как семья, учиться друг у друга. Должна быть преемственность. И я никогда не говорю, что стихи плохие, мы делаем упор на достоинства и развиваем их, не надо устранять недостатки, можно всю жизнь с ними бороться и не победить.
А интересных поэтов сейчас появляется много, другое дело, что нужна хорошая академическая школа. Им есть что сказать. Как говорила Цветаева, «поэт - это равенство души и глагола», но многие молодые не умеют говорить. Необходимо развивать как раз таки речевой аппарат. Попадаются ребята, которые страшно комплексуют по поводу того, что подражают либо Есенину, либо Рубцову. Я же всегда говорю, что не надо комплексовать, ведь в определенной степени они - ваши отцы в литературе, как у каждого есть биологический отец, от которого вы же не отрекаетесь только потому, что похожи на него внешне. Анри Матисс сказал: «Я никогда не избегал ничьего влияния, я бы это счел неверием в себя». То есть надо настолько верить в себя, чтобы не бояться влияния Есенина или Пушкина. Если вы поэт, вам чужое влияние не помешает - свою индивидуальность вы все равно сохраните, но приобретете школу. Молодые художники копируют картины мастеров, набивая таким образом руку. У вокалистов идет процесс постановки дыхания, у художников - руки, у балетных - ноги, так же и у поэтов, только они работают со словом. Если человек растет, читает, он рано или поздно уйдет от копирования. Как в домашнем хозяйстве: дайте нам одинаковые продукты, но борщ-то мы с вами разный сварим. Если же поэт не способен в разные периоды жизни увлекаться разными авторами, а зациклен на ком-то одном, вряд ли он состоится в творчестве.
- Вы подражали кому-то, когда начинали писать?
- Я понимала, что мне нужна школа. У меня есть ряд стихов в стилистике Ахматовой, но у нее такая филигранная техника, которой стоит учиться. И когда мне говорили о некоторой схожести, я принимала такие слова как комплимент. Рыбак рыбака видит издалека. Вы не возьмете то, что вам не близко, поэт берет у мастера только то, что необходимо именно ему.
- Ваш муж известный поэт - Евгений Семичев. Как в одной семье уживаются два творческих человека?
- Очень тяжело. С одной стороны, человек понимает тебя, с другой – всегда неизбежна какая-то творческая ревность. Плюс усталость и враги с обеих сторон. К тому же мужчины всегда более эгоистичны, у них природа другая. Стихи мы друг другу не посвящаем. У него есть стихи о женщинах, и некоторые думают, что они обо мне. Я не из тех женщин, кто будет комплексовать по поводу того, что муж может о ней написать, ведь всегда можно и ответить… С другой стороны, как говорят актеры, нельзя жениться на публике, а если женятся писатель и читатель, то последний должен быть, наверное, с большей работой души.
