Автор текста: Виктор Лиходзиевский
Любому человеку (который не то, чтобы знаток кино, но просто дружит с понятием «сюжет») ясно, какая сцена в кино «Трудно быть богом» должна быть главной. Та, где дон Румата срывается с катушек и идет резать всех сволочей. Герой разбирается со средой, и нет силы, что его бы притормозила. Как заметил по иному случаю Костик из «Покровских ворот»: «Догнать Савранского? Ха-ха-ха, это утопия!».
Короче, Хроника Арканарской резни (рабочeе название фильма Алексея Германа) в кино о Румате по закону жанра - кульминация. Не важно, что в книге ее нет. Кстати, раз и навсегда закроем тему: «хочу, чтобы в кино как в книге». Снимать фильм точно по книге также бессмысленно, как писать книгу по кино («Сантабарбары» и «бригады» разные).
Вот свидетельство в тему от редактора фильма Евгения Прицкера, который в цейтноте согласовывал сценарий со Стругацким: «Я поехал к нему, вручил сценарий. Борис Натанович спрашивает: «Можно взять на время?» Я отвечаю: «Да что вы, возьмите совсем, только напишите бумагу, что не возражаете против запуска». Он говорит: «Так ведь я же не читал». «Ну а вы думаете, — сказал я, — что, когда вы прочтете, что-нибудь изменится?» Он подумал немного, сказал: «Да нет» — и поставил подпись»
Прекрасный рассказ. А вот повесть Стругацких - простите, меня, поклонники – не дозрела до романа ни содержанием, ни формой. Что подчеркивает беспомощное обрамление Арканарской истории прологом и эпилогом с Пашкой и Анкой. «Она робко потянулась к нему и тут же отпрянула. На пальцах у него... Но это была не кровь - просто сок земляники», - эта пионерская зорька никуда не годится, а ведь, между прочим, я сейчас процитировал не что-нибудь, а финальные строки культового романа. Навсегда разделите к своей вящей пользе Кино и Книгу. Если мы смотрим кино в 2014 , то это про то, как трудно быть богом именно в 2014, а не в романе полувековой давности. Книгу воображаем мы сами, в кино действует произвол воображения Режиссера. Посмотрите прежде «ТББ» любой из психоделических фильмов Германа, чтобы хоть немного быть готовыми к этому произволу.
Впрочем, фабулу Режиссер в целом сохраняет. Дон Румата/Ярмольник для населения Арканара - сын бога. Может убить всякого, но никого не убивает. Он из земных ученых-разведчиков, внедрен в инопланетную средневековую иерархию, чтобы наблюдать, когда настанет Возрождение. Но о первых ласточках эпохи напоминают только полустертые фрески, мир Арканара, минуя несколько исторических периодов, с головой ныряет в безумие Вырождения.
«Одна участница Майдана, рассказала, что после нескольких дней нахождения на Майдане пришла к врачу, подозревая у себя кожное или венерическое. А врач ее осмотрел и сказал, что женщине сначала надо вылечиться от наркомании. На Майдане в пище растворяют наркотические или психотропные средства. Отсюда и агрессия людей Майдана» — этот комментарий из соцсетей о том, где на сегодня трудятся боги, словно про Арканарскую историю Германа. Только очень приукрашенную. Не хватает липкого дождя, соплей и отрезанных членов.
Впрочем, частое упоминание Майдана физически передает тесноту и скученность, что постоянно в кадре у Германа. Это антигуманная симфония о том, как низ (телесный в первую очередь) победил в человеке все остальное. Происходящее воспроизводило бы пробуждение с бодуна на колхозной ярмарке, где прорвало канализацию, если бы время от времени в кадре не доставали меч. Совершенно посторонний предмет в данных декорациях, где все решается с помощью когтей, слюней и клыков. Люди как животные не стесняются друг друга, и как животные предпочитают общаться, нюхая и прикасаясь, нежели говоря. В этих чумазых прикасаниях – сюжет кино: все слиплись.
Поясню на примере актуальных реалий. Например, о письме губернатору Гордееву, подписанном «Священным Братством «Черный крест» (очень вписывающийся в кино сюжет из жизни: «Крест» дал губернатору сутки на отписание Воронежской области Украине, «черная метка») Герман рассказал бы так. В грязной и полной фриков приемной Гордеева к нему, к губернатору, распихивающему по углам свиту юрких карликов и имбецилов, подбегает хромой прокаженный и малюет грязью черный крест на его лбу. А дон Румата затем откуда ни возьмись хлопает нашего губернатора по плечу, дергает за ус, но дружелюбно стирает крест о лба. Потом целует. И в заключении они с Алексеем Василичем высмаркиваются друг на друга – это нужно в знак презрения ко всяким «черным меткам». Так бы все было в этом кино, поверьте, я не перебрал ничуть.
Сопли. Слюни. Гениталии. Грязище. И все без остановки. Кажется, только два плана без этой беспрерывной канализации, причем, один из них - панорама болота. Говна не так много, как на это кино наговаривают. Но вот серой слизи…Фильм- то монохромный.
Первое время ещё интересно наблюдать за доном Руматой-Ярмольником, за его боевой амуницией с патиной, но и он начинает сливаться с пейзажем. Тормошит живые трупы глупыми вопросами, на которые знает ответ лучше всех. Нарыв - только резать! Но «мое сердце полно жалости, я не могу это сделать» признается Румата – сцена, за которую Герман и утвердил Ярмольника. Румате понадобится три часа экранного времени, чтобы догнать зрителя, который уже на первой четверти фильма зачал и выносил идею анальной казни наблюдаемого им абсурда. Ну так благородный дон вжился в образ, он не чистенький зритель со стороны.
Вышел в середине перекусить (аппетит почему-то не пропал) и поймал себя на том, что особо ценить наш комфорт после гнойного мрака Германа все-таки не стал. Обычная естественная обстановка ТРЦ начала 21 века. Но для заезжего эльфа или ангела, весь неоново-электрический город – это большая вонючая свалка. Главное, не чистота. Главное - кочка зрения.
В статике кино как полотно эпохи Вырождения свершилось, но в динамике Режиссер ему вовсе отказал. Три часа фильма – чистое эстетическое издевательство без оправданий. В зале в финале даже кто-то аплодирует. Но кульминацию Герман все равно зажал. Только наметил. Румата хочет защитить девушку, Румата ищет в грязи штаны, Румата требует подать ему мечи, потом в ходе скупого диалога сверлит живот командиру отряда черного ордена. Дальше - темный туман.
«Зрелище самой резни зритель просто не перенес бы», прочитал я тут о таком мнении рецензентов. Ага - ровно наоборот! Это было бы очищением после двух с половиной часов гениального топтания на месте. Но Герман не снимает массовое игровое кино. За которое голосую я, но здесь совсем не оно: поэтому «ТББ» и идет-то всего в двух кинотеатрах Воронежа. Законы жанра тут не указ. Битвы а ля «Спартак: кровь и песок» у Германа не будет. Ему снимать ее неинтересно.
Или не умеет.
Или - особый умысел.
Грызня у Германа идет ежесекундно, а очистительной битвы в кадре нет. Она невозможна, утверждает Мастер. Только грызня в грязи. Бог устал, дон Румата устал – поэтому нет смысла в боевых сценах. Ничего не изменится. «Мир обречен и лежит во зле. Я застал его в пределе в сталинское время; я понял, что мир этим временем беременен», - почти физически слышен этот шепот Режиссера. К тому же Герман завершал снимать, готовясь ко встрече с Богом, Который не устает никогда. У врат Небесных оставляемому дольнему миру он честно говорит: не ждите просвета в абсурде.
В перспективе вечности никто не спорит, но нам, тем, кто остался пока на земле, важны ближайшие три минуты/три часа/три года. Чтобы в этот промежуток сражение со злом все-таки имело смысл, чтобы Бог явил свое присутствие здесь и сейчас. В отчетной истории Бог – это, видимо, и есть Арканарская резня. Так Он проявил себя, единственно возможным в этих условиях способом. Но Герман Его от наших глаз скрыл, суровый вредный старик эпохи Вырождения.
