В России завершилась президентская гонка. Вечером 4 марта по второму каналу показали плачущего Владимира Путина. Одновременно закончился избирательный цикл 2011 - 2012 годов, ставший испытанием как для федеральной власти, так и для общества. Никто не сомневался, что четвертым президентом России станет второй. Интрига, как мы помним, разрешилась 24 сентября на федеральном съезде «Единой России». Было объявлено, что партия поддержит не Дмитрия Медведева, а старшего члена тандема - Путина. Но главная новость избирательного цикла 2011 - 2012 годов все-таки не в том, кто победил. Она в том, что массовые акции дают ощутимый результат, а обществу можно и нужно договариваться с властью. И наоборот.
Особенность завершившейся 4 марта президентской гонки, как, впрочем, и кампаний 2000, 2004 и 2008 годов, - в ее фактической безальтернативности. Сколько бы либерал-демократ Владимир Жириновский ни погонял осла в телевизионной агитке, обещая превратить его в русскую тройку, сколько бы миллиардер Михаил Прохоров ни кичился своим ростом (его ключевой слоган - «Мы достойны большего»), а коммунист Геннадий Зюганов ни строил из себя оппозиционера, но свидетельствовали соцопросы, в первом же туре. Так что выборы скорее походили на референдум о доверии премьер-министру. Те, кто выбирал других кандидатов, зачастую голосовали против Путина.
В 1996 году Зюганов обрел имидж вечно второго и самого удобного конкурента для выдвиженцев Кремля. Именно Зюганов одним из первых поздравил Бориса Ельцина с победой во втором туре. Но его проблема - а сейчас 67-летний Геннадий Андреевич, скорее всего, принимал участие в последних для себя президентских выборах - не только в уступчивости и отсутствии радикальных порывов. Компартия и ее лидер не предлагают концептуальной программы будущего, при том что мы хотя бы примерно представляем, чего ждать от Путина. С одной стороны, КПРФ с момента запрета КПСС остается самой крупной оппозиционной силой в России. С другой, ни Зюганов, ни его соратники не вслед за «Единой Россией», чем на самом деле они подыгрывали фавориту кампании.
Советская версия коммунизма давно разошлась с идеалами КПРФ. Как заметил политолог Валерий Хомяков, «если бы Геннадий Зюганов с его сегодняшними речами появился в руководстве большевиков, Ленин наверняка попросил бы Феликса Дзержинского им заняться. При Сталине такого деятеля наверняка расстреляли бы, при Хрущеве выгнали бы из партии за какое-нибудь богоискательство, а при Брежневе отправили бы на обследование в психушку». Нынешние идеи КПРФ - винегрет из марксизма, русской религиозной философии и русского консерватизма конца XIX века. Поэтому в сознании у большей части ее избирателей - гремучая смесь тоски по советской империи, сожалений об исчезнувшем государственном патернализме и призрачной надежды, что СССР каким-то чудом вернется.
Программа Михаила Прохорова, в отличие от программ Геннадия Зюганова, Владимира Жириновского и Сергея Миронова, которые либо эксплуатировали прошлое, либо выворачивали наизнанку настоящее, устремлена в будущее. Очевидно, он рассчитывал на поддержку молодых и успешных, тех, кто связывает свои надежды с продвижением страны вперед, к европейским образцам, и тех, кого не устраивают популистские и откровенно совковые лозунги. Но у него был узкий коридор возможностей. Во-первых, как считается, он на коротком поводке у Кремля. Во-вторых, у нас не любят богатых. В-третьих, большинство населения традиционно не разделяет либеральных ценностей, с которыми выступал Прохоров.
Все без исключения кандидаты играли на протестных настроениях, которые породили не столько заявления несистемной оппозиции о фальсификациях на госдумских выборах, сколько отсутствие альтернатив действующей власти и лично Путину. А одновременно - гражданская зрелость части общества, в особенности населения крупных городов, кажется, ставшая для Кремля громом среди ясного неба. В декабре положение напоминало политический кризис: низкие результаты «Единой России», потеря партией конституционного большинства в Госдуме, массовые протесты. Однако политтехнологии, как известно, умеют многое. Федеральный штаб Путина так переломил ситуацию, что практически превратил тех, кто выходил на Болотную площадь, из своих оппонентов в союзников. Если в 1996 году главной страшилкой для электората стал коммунистический реванш - проблемы советской экономики были слишком свежи в памяти, - то теперь в качестве страшилки выступила мифическая угроза оранжевой революции. Лидеров протеста обвинили в связях с Госдепом США (хотя что здесь преступного?), а мобилизация сторонников Путина происходила под лозунгами сохранения единства страны. Хотя, конечно, нельзя забывать, что не было никаких реальных соперников. И если у оппозиции есть основания упрекать Путина в нечестной победе, то, по-моему, только по одной причине. Действующая в России политическая система и хорошо смазанная телега вертикали власти в принципе не предполагают конкурентной борьбы.
Уровень дискуссии задал сам Владимир Путин, на традиционной прямой линии с народом сравнив вышедших на Болотную площадь с бандерлогами, а белые ленточки у них на груди - с контрацептивами. Глава его предвыборного штаба кинорежиссер Станислав Говорухин пошел дальше, посоветовав шефу «вообще не опираться на либеральную интеллигенцию, поскольку она предательская», и уточнил, что имеет в виду ту часть интеллигенции, «которую Ленин обозвал не мозгом, а говном нации». В конце концов, явно по аналогии с 1996 годом пятимиллионным тиражом вышла газета «Не дай бог!», где во всей красе, в том числе устами патриарха Кирилла, описывалась оранжевая угроза.
Одновременно с началом президентской кампании началась политическая реформа, призванная прежде всего выпустить пар. Президент Медведев представил предложения, реализация которых позволит сделать российскую политику чуть менее управляемой. Но оценить их эффективность мы сможем только после того, как внесенные в Госдуму законы будут приняты и начнут действовать. Сам кандидат Путин опубликовал в федеральной прессе цикл предвыборных статей, суть которых, несмотря на обещание послаблений в политической системе, все-таки сводилась к укреплению власти и усилению государства. С точки зрения Владимира Путина, вопрос о власти сакрален и потому не является предметом обсуждения.
«Постоянно повторяющаяся в истории проблема России - стремление части ее элит к рывку, к революции вместо последовательного развития. Между тем не только российский опыт, а весь мировой опыт показывает пагубность исторических рывков: забегания вперед и ниспровержения без созидания, - писал избранный президент в статье «Россия сосредотачивается». - Ему противостоит другая тенденция, противоположный вызов - склонность к застою, иждивенчеству, неконкурентность элит и высокий уровень коррупции. Причем при каждом удобном случае ниспровергатели на глазах превращаются в самодовольных господ, которые противятся любым переменам и ревностно охраняют свой статус и привилегии. Либо происходит ровно обратный процесс - господа превращаются в ниспровергателей. Отсюда - очень короткое дыхание российской политики, ее ограниченность вопросами текущего сохранения или передела власти и собственности».
«Те слои, которые поддерживали Путина, остались с ним, - констатирует политолог Ольга Крыштановская. - Я не вижу, чтобы его база поддержки принципиально изменилась. Как были проблемы с интеллектуальным классом, так они и есть. А именно они до предела накалили предвыборную ситуацию». По ее мнению, если сравнивать Владимира Путина образца 2000 и 2012 годов, то он стал гибче: «В ответ на протестное движение открыты все клапаны. Авторитарный режим реагирует не так. Он подавляет. А гибкость присуща как раз демократическим системам».
Я специально поискал в мировой истории: есть ли какой-то аналог той либерализации политической системы, которую инициировал уходящий президент Медведев. Он нашелся в XIX веке во Франции. В 1850-е годы Наполеон III создал, по сути, управляемую демократию. Органы власти избирались, но исход выборов был предрешен. Действовала вертикаль власти. Каждый префект подчинялся Парижу, но в своей провинции был миниатюрной копией императора. Пресса подвергалась цензуре, а оппозиция - не слишком жестоким, но ощутимым преследованиям. Император проводил авторитарную модернизацию. Общество богатело, но недовольных становилось все больше. В конце концов, под давлением оппозиции Наполеон ослабил вожжи. Прессу освободили от пристального догляда цензоров, выборы начали проводить довольно пристойно, а недавний республиканец Эмиль Оливье стал премьер-министром. В мае 1870 года прошел референдум, на котором избиратели одобрили более демократичную конституцию так называемой либеральной империи. Но все закончилось плачевно. Через пару месяцев Франция была разгромлена объединяющейся Германией, а император капитулировал и бежал в Лондон. Впрочем, ради справедливости надо отметить, что эксперимент Наполеона III, ставшего в итоге умеренным демократом, не знает аналогов.
Несмотря на победу Владимира Путина в первом туре, на повестке дня остается вопрос будущего России, особенно в свете данных им предвыборных обещаний, в том числе по части развития институтов демократии и поддержке интересов государствообразующего русского народа. Политологов беспокоит, смогут ли договориться та часть страны, которая «за» Путина, и та, которая «против», прежде всего - население крупных городов. Как заметил недавно один эксперт, Россия раскололась даже не на тех, кто выходил на Болотную площадь и на Поклонную гору, а на две партии - телевизора и Интернета. Но мы не успеем оглянуться, как проблему-2012 сменит не менее острая проблема-2018, когда, по идее, из большой политики должны уйти как минимум трое из мнимых соперников избранного президента - Зюганов, Жириновский и Миронов. А может, и он сам.
