15 февраля – День вывода советских войск из Афганистана. Афганская война сотрясала весь земной шар целых 10 лет: с 1979 года по 1989. Герой нашего материала, сейчас – 75-летний ветеран Иван Силенок, тогда – русский прапорщик, вынужденный оставить жену и дочь в Литве, чтобы отправиться «выполнять интернациональный долг», – провел в горячей точке почти 3 года. Его история о том, как не потерять здравость духа в долине полыхающих барханов и бессердечно мелькающих белых шапок моджахедов (участников джихада – прим.ред.), и о том, как хранить любовь и нежность между Вильнюсом и Термезом, не схороня себя.
Ивану Силенок 34 года (внизу второй справа). Фото с сослуживцами на фоне перевала в городке Айбак, провинция Саманган
21.03.1981
«Ехали на БТРе капитан с водителем. Басмачи подбили и подожгли БТР. Капитан с солдатом чудом остались живыми. Первый обжег две руки, лежит в госпитале. Просто чудом уцелел. Как это было: они забились в арык (канал реки – прим. ред.) и спрятались. Басмачи от них в 10 метрах ходили, искали, так и не нашли. Товарищи держали в руке гранату, чтобы подорваться, на случай если басмачи их увидят. Потому что коли найдут, им сдаваться нельзя…».
Иван Петрович поясняет, что душманы, афганские моджахеды, если им попадались враги, делали с ними настоящие зверства: отрезали уши, языки. Поэтому наши бойцы выбирали подорваться.
«…Автоматы их в БТРе остались, а они вылезли. Выжили по итогу. У меня самого настроение неважное что-то, два дня болит голова».
Это письмо и еще сотни других, написанных очень мелким почерком на уже давно пожелтевшей бумаге в полоску сейчас хранятся у Марии Константиновны. Она – та, кто провожал, тревожно ждал почти три года и счастливо встречал Ивана Петровича с Афганской войны.
Это письмо и еще сотни других, написанных очень мелким почерком на уже давно пожелтевшей бумаге в полоску сейчас хранятся у Марии Константиновны. Она – та, кто провожал, тревожно ждал почти три года и счастливо встречал Ивана Петровича с Афганской войны.
Она эти письма не перечитывает. Это слишком личное для нее сейчас. Да и тогда тоже было слишком личным. Хотя в этих строках – самые простые вещи. Начинаем одну операцию, другую; местное мирное население иногда появляется в повествовании деталями своих глиняных домов и чалмой; когда уже отпуск и возвращение домой на 10 драгоценных дней?
Сегодняшние рассказы Ивана Петровича об Афгане, конечно, кишат не только четкой и сухой фактурой – это досталось ему от годов суровой военной службы, – но и противоречивыми эмоциями. Чего только стоит его задор в хриплом голосе, щедро выдавшийся на истории про шкурки мандаринов:
«Угнали душманы машину с мандаринами. Ну мы эту машину отбили с трофеем: 5 тонн мандаринов. Нас 12 БТРов, на каждом БТРе по 12 солдат, целая рота. Ну раздал я эти мандарины всем… едем от Баглана до Пули-Хумри 40 километров. Весь асфальт устелили шкурками! Сзади нас ехал командир дивизии. И до самого полка, и потом там территорию батальона всю устелили оранжевым цветом. Ругался командир полка! Отвез я ему потом ящик, конечно…».
Потом таким же тоном Иван Петрович рассказывает абсурдную историю про то, как верблюдица попала на минное поле, про то, как с жителями Нахрина (городок провинции Афганистана Баглан) смотрели фильм про десантников, и еще о многих «позитивных» деталях. А потом с натянутым годы назад спокойствием в голосе рассказывает, про то, как проходила сама война.
Иван (внизу посередине) с другими советскими бойцами на фоне палаток, где разместился их мотострелковый полк
«10 лет продолжались бои на землях Афганистана. Хотя советские войска их покинули в 89 году, Афганская война и сейчас продолжает тревожить наши умы и сердца. Не утихнет боль тех, кто потерял своих близких, или чьи родные остались инвалидами. В феврале 1980 меня, прапорщика, откомандировали в Клайпеду, Прибалтийский военный округ (семья Ивана Петровича с 74-го по 92-й жила в Вильнюсе), на должность старшины роты. В течение двух недель сформировали мотострелковый полк и отправили эшелоном в Узбекистан – в Термез, город на самой границе с Афганистаном. За месяц полк вооружился, и девятикилометровая колонна двинулась своим ходом на долину Килогай, которую называют «Долиной смерти». Когда-то в нее вошел стотысячный корпус англичан и не вышел – поумирали от чумы и холеры», – так Иван Силенок описывает самое начало войны.
Наш герой прослужил в Германии 10 лет, потом с семьей его отправили в Вильнюс. В 80-м оттуда уже послали в Афган техником роты. Выбора не было: кто не соглашался ехать – по 3 года тюрьмы. С Прибалтики поездом до Термеза вместе с БТРами, танками, пушками двигались один за одним 8 эшелонов будущих бойцов. Жили в Термезе, соответственно, в своем городке, получили боеприпасы и полностью вооружились за месяц. За это время семейство Силенок на несколько дней воссоединилось: Мария приехала своим ходом к мужу. Потом настал момент выдвигаться воевать. Вооружившись еще и сухпайками на 3 дня, целый день шли и ехали 230 км до центра провинции Баглан, города Пули-Хумри.
«Нам сказали: будем воевать с моджахедами, оказывать помощь афганскому народу. Я положил 3 года на эту борьбу, но вот глобальная незадача: мы пришли – они были, мы ушли – они остались. Должен был отвоевать 2 года, но еще 8 месяцев замены не было. Хотелось, конечно, просто вернуться домой невредимым и не калекой.
Горы, оружие блестит на солнце, реки кругом текут, все горы в маках: в Афганистане апрель месяц... Пошли на первую операцию против 600 всадников душманов. Палаток у нас не было, выкопали землянки, туда кровати поставили, и не жарко. А так на солнце под 60 градусов… воздух сухой. В тени 49 могло быть».
Горы, оружие блестит на солнце, реки кругом текут, все горы в маках: в Афганистане апрель месяц... Пошли на первую операцию против 600 всадников душманов. Палаток у нас не было, выкопали землянки, туда кровати поставили, и не жарко. А так на солнце под 60 градусов… воздух сухой. В тени 49 могло быть».
Тут Иван Петрович и начал осторожно, но все с таким же непоколебимым духом, доставать из памяти страшные, такие хладнокровно-обыденные эпизоды войны, в которой пострадали десятки тысяч только советских военных.
«Старшего лейтенанта, командира взвода, ранили. С 10 метров снесло челюсть. Отправили в Ленинград на операцию. С ребра взяли кусок и поставили вместо челюсти».
Вид на Ущелье в провинции Саманган
После ранений воевать не возвращались. По словам Ивана Петровича, 40% отправили домой из-за желтухи. Ветеран рассказал, как когда в городе Даши стоял их 3-й мотострелковый батальон, там был один прапорщик-химик. Несмотря на то, что он не был врачом, он целыми днями ставил капельницы местному населению. От гепатита лечил. Афганский народ им тогда говорил, мол, жаль, что русские ушли. Общались наши бойцы с местными через узбеков – они хорошо понимали их язык.
Старший прапорщик Иван Петрович почти за 3 года, проведенных среди барханов и душманов, принял участие во многих операциях, в 81 году он получил медаль «За боевые заслуги». В 82-м освобождали город Сари-Пуль двумя полками: афганский батальон и 300 активистов-коммунистов. Но несмотря на все старания и честное исполнение долга, Иван Силенок сказал такую простую и печальную фразу: «Никто в Афганистане никогда не побеждал и не победит».
Старший прапорщик Иван Петрович почти за 3 года, проведенных среди барханов и душманов, принял участие во многих операциях, в 81 году он получил медаль «За боевые заслуги». В 82-м освобождали город Сари-Пуль двумя полками: афганский батальон и 300 активистов-коммунистов. Но несмотря на все старания и честное исполнение долга, Иван Силенок сказал такую простую и печальную фразу: «Никто в Афганистане никогда не побеждал и не победит».
И вот среди этих баталий, пуль и гранат (которые и по сей день громыхают все на тех же жарких землях) были такие истории:
«Отправился БТР с Пули-Хумри в Нахрин, там было 11 человек. Загрузил туда 200 кг хлеба, они поехали, а сам остался на дне рождения. И все они погибли: на них ехала колонна афганская. Их гранатометами подожгли. Наша рота выскочила и поехала туда, как узнали. За 20 км от нас нашли валяющихся обгоревших солдат. Их останки забрали и отправили в оцинкованном ящике грузом 200 туда, откуда призывали».
За эти годы Иван Петрович отлучался от войны дважды, ездил в отпуск. С горячей точки – в Ташкент, оттуда – в Москву, из Москвы – в Вильнюс. В марте 80-го уехал в первый раз – хотел увидеть дочку, ей было 9 лет.
Свадьба Марии и Ивана, 30 мая 1970 г., г. Орджоникидзе (ныне Покров), Днепропетровская область
Жена Ивана Силенок Мария Константиновна поделилась своим видением истории о том, что было, когда она приезжала к мужу в самом начале «его войны»:
«Мне сказали, когда Иван будет через Вильнюс проезжать, и мы с сестрой приехали на вокзал, еле отыскали его эшелон. Видим, выходит: в валенках… Не ожидал, что я могу его найти и вообще приехать… Охрипший, со взъерошенными волосами, у него было 5 минут каких-то всего. Поговорили и попрощались. Когда мужа отправляешь на войну, печально, грустно… Я же не знала, когда увидимся с ним.
Потом, как раз когда они в Термезе стояли, у меня выдался отпуск 10 дней. И вот мы с Сидоровой, женой офицера нашего, поехали к своим. Она – тоже из Вильнюса сначала до Ташкента – на поезде, а я на самолете. Полетела и дала Ивану телеграмму, во сколько я прибуду туда, телефонов-то не было еще. Прилетела в Ташкент: в аэропорту народу море, с билетами проблема. Стою очередь в кассу, сказали, неизвестно, когда я вообще получу билет. У меня начинается паника. А я работала в Литве в нашей части в магазине книжном и с собой брала книгу «Пармская обитель». Ну вот тут она и пригодилась… выхода не было. В обмен на нее (так как книги в дефиците были) дали билет.
Прилетаю в Термез. В Литве мы в марте в сапогах ходили, ну я в них и прилетела. Высадились, выхожу из самолёта: в аэропорту гробовая тишина, никто меня не встречает, стою одна в этих сапогах, там одни мужчины, ни одной женщины в кадре. Чувствую себя белой вороной, растерялась… Плакать нет смысла. До самого города километров 15, понимаю, что автобуса уже не будет. Выхода нет, села к какому-то водителю, привез меня в комендатуру. А там много наших, я всех почти знаю. И вот у них глаза квадратные: «Ты как одна добралась-то вообще?». Сейчас бы я заплакала, наверно, в такой ситуации, но тогда пришлось себя в руки взять. Мне сказали, в каком Иван полку. Вышли из комендатуры, патруль наш остановил человека в гражданском и попросил отвезти меня туда. Разговариваем всю дорогу с водителем, он в Афганистане с первых дней войны был. Ну я еду, еду, поворачиваю голову – думаю, мой муж. Действительно, он оказался. Сказал, что не поехал к сказанному времени меня встречать в аэропорт, зная, что я в Ташкенте билет не возьму и не приеду. Ну а Сидорова к этому моменту все в поезде ехала…»
Иван Петрович со своей женой Марией и внучкой Алисой
Даже будучи далеко от горячей точки, жена нашего героя тоже до сих пор помнит тяжелящие память и леденящие душу эпизоды:
«В первый год войны привезли к нам в Вильнюс груз 200 – наш капитан в гробу. И вот в клуб в нашем военном городке, где танцы, мероприятия всякие проводились, поставили его. И я ходила и видела это. Раньше, когда я засыпала, мне часто казалось, что звонят в дверь и говорят: «Ваш муж погиб».
Обмениваться письмами Мария Константиновна с Иваном Петровичем начали еще за год до свадьбы, когда он был уже в Германии. Некоторым письмам теперь по 52 года. Вот и одно из них, которое проделало когда-то такой далекий путь из жаркого Афганистана до еще только теплеющей апрельской Литвы, сейчас хранится дома у наших героев.
Письмо от 23.04.1981. Отправлено из Пули-Хумри, долина Килогай, Афганистан:
Обмениваться письмами Мария Константиновна с Иваном Петровичем начали еще за год до свадьбы, когда он был уже в Германии. Некоторым письмам теперь по 52 года. Вот и одно из них, которое проделало когда-то такой далекий путь из жаркого Афганистана до еще только теплеющей апрельской Литвы, сейчас хранится дома у наших героев.
Письмо от 23.04.1981. Отправлено из Пули-Хумри, долина Килогай, Афганистан:
«Сегодня дежурил по батальону. Тебе пишу письмо ночью, во дворе сплошная темнота, только слышны одиночные выстрелы. Через стену у входа двое часовых, внизу, метров 30 от здания, – ущелье, даже несколько ущелий. Кругом горы, горы… на расстоянии 15 километров ни одного кишлака (селения – прим.ред.), кругом только басмачи. Замена идет полным ходом, прапорщиков уже 22 человека заменили, осталось еще 76 человек. Не знаю, успеют или нет меня заменить. Помнить эти два года, вероятно, буду всю жизнь. Этой революции и конца еще не видно... Так что не расстраивайся. Если любишь меня, то вернусь, конечно, живым и невредимым. Надо думать всегда о лучшем, но не забывать и худшее».
Фото – архив семьи.
Текст подготовила Алиса Силенок
