На этой неделе в Воронеже в книжном клубе «Петровский» читали стихи «живой легенды» — местного поэта Валерия Исаянца, который около двух десятилетий общению с людьми предпочитает лес и электрички, путешествуя в них по центру России. В Воронеже за Исаянцем закрепилась слава городского сумасшедшего. Стихи поэта, творчество которого высоко ценила сестра Марины Цветаевой — Анастасия, Арсений Тарковский и другие люди искусства и литературы, не издавались более 30 лет. Весной этого года в московском издательстве «Водолей» вышла книга, которую энтузиасты буквально собирали по крупицам — «Пейзажи инобытия». Она-то и была представлена на поэтическом вечере.
ТЕКСТ и ВИДЕО: Юлия Репринцева
ФОТО: Алиса Селезнева
Должна признаться, что мне нелегко приступать к этому тексту: весь день и всю ночь (до пяти утра) я мучительно размышляю, как же написать о человеке, которому есть что сказать, но нет желания с кем-то это обсуждать. (Исаянц неохотно идёт на контакт с людьми, упомянутый творческий вечер прошёл без него, хотя сам он сейчас жив и обитает в родном городе.) Хочется, как всегда бывает в таких случаях, и «подход найти», и «смысл выразить». Но попробуй понять человека, который стал бродяжничать, который и сам, может быть, не понимает, куда несут его ноги. Который «за горизонт в горизонтальном лифте» тащится «на север по боку земли». Что он там, за горизонтом ищет? Каких ответов? «О Господи, зачем так молчалив ты?», — вопрошает в следующей строчке поэт.
Понимаю, что срываю сроки сдачи материала, но не в силах бороться с собой — ложусь спать. И снится мне, что еду я в электричке по России (честное слово, не примите, пожалуйста, сей опус за литературный приём — правда, снится). Кругом как-то серо, тихо и пахнет одиночеством. Но при этом становится спокойно и уютно. Может, потому что я разрешаю себе быть свободной? Свободной от правил, когда надо сдавать в срок текст, вообще, от любых «должна». Не в этом ли кроется загадка Исаянца?
У воронежской поэтессы Елены Дудукиной есть строчка: «А поэт как скиф должен все испытать». Когда пишут и говорят про такого, свободного человека, каким, конечно же, является Исаянц, непременно проскальзывает эдакое «ах, какой бедный». Но, может, на самом деле для поэта (и вообще для литератора) любое положение — лишь ещё одна точка зрения? Поэт может хоть бомжевать, хоть сидеть на троне, хоть служить в гестапо. Гильем IХ водил войско в крестовые походы, Франсуа Вийон сидел в яме, Уолтер Рейли корабли грабил и государственные дела решал, Оскар Уайлд блистал в аристократических гостиных. А современная поэтесса Вера Павлова, например, рассказывала мне, что пишет свои стихи по утрам, лёжа в тёплой ванне в своей квартире в Америке.
Все вместе они создают космос человеческой культуры. Каждый со своей точки, на которой находится. Что можно увидеть с той точки зрения, которую выбрал Исаянц? Был себе книжник, интеллектуал, общался с великими (Анастасия Цветаева знакомила его с Павлом Антокольским, Арсением Тарковским, Мариэттой Шагинян и другими), потом, уже в весьма зрелом возрасте взял - и стал бродяжничать.
Это и исследуют участники поэтического вечера во главе с Полиной Синёвой. Она вместе с другими воронежскими поэтами (Сергеем Поповым, Родионом Прилепиным, Галиной Умывакиной и художником Сергеем Горшковым) читает любимые стихи из составленной ею книги Валерия Исаянца «Пейзажи инобытия», которая вышла в свет весной 2013 года в московском издательстве «Водолей».
Надо сказать, что если бы не энтузиасты из воронежского клуба поэтов «Лик», которые последние два десятилетия по крупицам собирали и редактировали уцелевшие черновики - картонки, обертки, обрывки бумаги с записями стихов, - то никогда бы творчество Исаянца не увидело свет. И остался бы только небольшой сборник под редакцией Арсения Тарковского, который вышел в конце 70-х годов, да книга воспоминаний - «История одного путешествия», которую Анастасия Цветаева посвятила своей дружбе с молодым поэтом из Воронежа. Книга эта, по завещанию автора, увидела свет только после её смерти и была издана к 110-летию со дня рождения писательницы в 2004 году. В книге опубликованы фотографии, стихи, письма и проза Исаянца, которые Анастасия Ивановна сохранила в своем архиве.
В новую книгу вошли лишь некоторые стихи, написанные в 60–70-х годах, основная её часть - это стихи последних двух десятилетий. Дело в том, что большая часть архива Исаянца утрачена. Листы с его стихами люди, у которых он порой жил, просто выбрасывали, принимая их за бредовые записки странного человека.
«Мой город - в гриппе. Я - в лесу. Один», - читают поэты со сцены, и вместе с ними каждый в зале пытается понять, почему же Исаянц по своей воле стал бомжом. Не спился, как бывает с другими художниками, а просто однажды взял и ушёл из дома. «В природе нет фальшивых декораций», - слышится со стороны сцены. Может, в этом и есть ответ? Но какой же правды он ищет в природе? И что находит? Может, что «жизнь - подобна Колесу неумолимого Круженья»?
Облака — пустые оболочки
от огромных коконов — летят.
Надо их ловить и делать пряжу,
Вся планета — суть веретено.
И, да будет всяк, кто сущ, наряжен
в это неземное полотно.
«Вся планета - суть веретено», - вот какой вывод делает бездомный поэт, лёжа, наверное, в этот момент на земле и вглядываясь в небо. Свои рукописи, продолжают поэты, Исаянц хочет сжечь. Для него всё в мире призрачно-зыбко, и даже он сам «святая полутень». Ему тоскливо и одиноко в дороге, в целом мире. Себя он ощущает маленьким зеленым листочком на дереве, который еле держится и сам себе же говорит: «Не сдавайся ледяному ветру».
За спинами поэтов сменяются одна за другой фотографии железной дороги, портреты самого Исаянца и фрагменты его рукописей. Сами части выступлений связаны воедино звуком едущего поезда: поэты выходят на сцену как будто в тот момент, когда поезд делает остановку на станции. Некоторые зрители потом сказали, что вечер стихов Исаянца был как «второй Политеатр».
После чтения стихов воронежские поэты рассказывают залу о судьбе автора. Галина Умывакина говорит, что училась с Исаянцем в одной группе на филфаке в ВГУ, и была с ним очень дружна. «У него был гостеприимный дом. Мы часто собирались, читали друг другу стихи». После окончания вуза молодой поэт какое-то время работал: сначала поехал по распределению учителем в Приамурье, а вернувшись в Воронеж, устроился работать в областную юношескую библиотеку. Но потом стал много путешествовать и полностью посвятил себя творчеству. Пока была жива его мать, Анна Петровна, он мог себе это позволить, однако после ее смерти жизнь поэта круто изменилась - он остался без жилья и стал скитаться по электричкам и лесам центральной полосы России, но поэзию не бросил. «Друзья его поддерживали, не давали умереть с голоду», - рассказывает Умывакина.
«Я размышляю, как тяжело или легко это - быть абсолютно свободным на этой земле, - делится Полина Синёва. - Не знать крова, привязанности любви. Знать только небо над головой и слышать зов слова». Она говорит, что поэт живёт в Воронеже: нашлись дальние родственники, которые его приютили. Но он продолжает бродить в тёплое время года. «О нём можно не беспокоиться, - заверяет Синёва. - Много людей ему помогают. На меня он производит впечатление счастливого человека. Он, конечно, нездоров. Но мне кажется, он счастлив». В Воронеже, приоткрывает Полина завесу, есть место, где Исаянц появляется каждую неделю, и где с ним можно держать связь. Но что это за место, она не говорит.
«Исаянц - фигура, так вышло, полулегендарная, - добавляет Умывакина. - Лет 15 назад он жил на даче в Гремячьем. Было лето. Прошел слух, что дача сгорела, и вместе с ней и Валерий. Один поэт написал некролог, но, слава богу, его не успели напечатать, потому что Исаянц оказался жив. Текст этого некролога есть у меня в архиве». Заживо похороненный поэт, который сам же добровольно отказался от жизни среди социума и социумом же в ответ на это, то хоронимый, то воскрешаемый, что может быть, перефразируя шекспировские строчки, печальнее на свете, чем повесть о непонятом поэте?
