«Есть кураж - есть жизнь»
27 декабря первому главному редактору газеты «Воронежский курьер» Валерию ПОПОВУ исполняется 70 лет. Накануне мы вспомнили с ним вместе, как все начиналось.
- Валерий Степанович, заранее не поздравляют, но потолковать-то за жизнь мы ведь можем?
- И потолкуем, раз пришел.
- Мы с вами знакомы 20 лет, в июне 91-го вы меня на работу в «Курьер» взяли. Вот я в газетное дело попал довольно неожиданно для себя самого, хорошие люди вовремя направили. А у вас как получилось?
- И мне на хороших людей везло. Но вообще-то моя первая публикация в прессе состоялась, когда я учился в шестом классе. Была такая замечательная всесоюзная газета «Пионерская правда». И я написал туда заметку о том, как важно, чтобы пионеры дружили, что-то в таком роде. И ее опубликовали. Мои родители просто поверить не могли, когда заметку увидели.
- То есть они не знали, что вы ее во всесоюзную газету послали?
- Нет, абсолютно моя инициатива. Происходило все в нынешнем ближнем зарубежье, а тогда в городе Ургенч Хорезмской области Республики Узбекистан. Чуть позже на республиканском радио я выступил, после чего в рамках школы стал знаменитостью. Таким был первый опыт. А когда уже в восьмом классе учился, в наш город приехали на практику две студентки факультета журналистики Ташкентского университета Светлана Максимова и Лиля Копыток. Как потом выяснилось, талантливые девушки. Я с ними познакомился, а они меня втянули в сотрудничество с нашей областной газетой, и я стал туда писать заметки. Можно себе представить, что за заметки. Но меня увлекало. Хотя интересно было и многое другое, я посещал массу кружков -- драматический, хореографический, даже какие-то там «Умелые руки». Еще и в хор затесался - пели мы хором, как сейчас помню, песню «Москва - Пекин» с такими замечательными словами: «Русский с китайцем - братья навек!». Мои родители - мудрые были люди - не препятствовали и не поощряли, просто смотрели со стороны: ходит, и пусть. Конечно, мои школьные успехи из-за столь разнообразных увлечений были скромными. Страшный, к примеру, был предмет «тригонометрия», о котором я до сих пор никакого представления не имею. Но, когда окончил школу, в аттестате все оценки были более или менее приличные, а по гуманитарным предметам - пятерки, и родители были довольны. И вот с таким аттестатом я поехал в Москву поступать ни много ни мало на режиссерский факультет ГИТИСа.
- Ого!
- Ага, полная дурь. В 16 лет - на режиссерский факультет! Конечно, я с треском провалился, вернулся в Узбекистан и поступил на исторический факультет Ташкентского университета. Мог бы поступать и на журналистику. Но какое-то внутреннее чутье меня сдвигало с генеральной линии. Сейчас думаю, не напрасно. Хотя, поступив на исторический факультет, я тут же внедрился в газету «Комсомолец Узбекистана» и активно печатался, бойко участвовал и в самодеятельности, в драматической студии университета. Опять-таки университетское образование было у меня на втором плане, особых успехов не имелось. Зато дошло до того, что меня пригласили играть в профессиональном Ташкентском драматическом театре. Я даже ездил с театром в Москву на гастроли.
- Еще раз - ого! Какие же роли исполняли?
- Озрика в «Гамлете» играл, в комедии Гольдони - какого-то слугу. Ну, скажем так, роли явно не первого плана. Тем не менее, когда вернулся с гастролей, второй раз побывав в России, я почувствовал, что в России мне и нужно дальше жить. И перевелся в Воронежский госуниверситет на исторический факультет. И так сложилось, что в Воронеже я попал в окружение таких замечательных людей, как Юра Воищев, Валерий Мартынов, Олег Шевченко, Люся Бахарева, Слава Лободов, Эмма Носырева, Светлана Власова...
- Хорошие люди, достойные имена. Наверное, кто-то из них и познакомил вас с воронежской журналистикой?
- Объясняю. Тогда в Воронеже были две газеты - «Коммуна» и «Молодой коммунар». «Коммунар» был более продвинутым, а «Коммуна» более партийной. В «Коммуне» у меня обнаружился знакомый - Юрий Михайлович Поспеловский, он был какое-то время собкором «Советской культуры» по Средней Азии. И так получилось, что я стал публиковаться в «Коммуне». Параллельно в университете попал в драматическую студию - был такой драматический коллектив, в котором участвовали преимущественно преподаватели. А еще умудрился быть звездой эстрады при полном отсутствии слуха и голоса, на концертах университетской «Весны» пел. Непосредственно же с учебой у меня шло все хуже и хуже. Вечно были «хвосты». Только благодаря декану Владимиру Гусеву, светлая ему память, и проректору Владимиру Листенгартену, доброго ему здоровья, мне удавалось не вылететь из университета. Вообще-то так получалось, что меня все время несло в сторону от журналистики - например, на истфаке я умудрился написать курсовую работу о польском театре.
- О польском? А вы его видели?
- Смеешься, что ли? Просто был у нас преподаватель зарубежной истории Ефим Шуляковский, он сам интересовался европейским театром и меня сподобил. А потом я ездил в Петербург к потрясающей женщине Вере Красовской - автору трехтомной «Истории русского балета» и замечательной книги «Вацлав Нижинский». Она профессионально занималась историей балета и была завкафедрой в ЛГИТМиКЕ. Я написал ей письмо, послал две-три свои рецензии. И она ответила: приезжайте, побеседуем. Мы с ней побеседовали, она сказала, что, в принципе, можно и в аспирантуру ЛГИТМиКа поступить, заняться именно историей и теорией балета. То есть могла бы и по-другому жизнь сложиться. Но я вернулся в Воронеж, и тут как раз меня пригласили в «Коммуну». Получается, меня куда-то что-то все время тянуло, тем не менее я возвращался в русло журналистики. И вот когда я был на пятом курсе истфака, Юрий Поспеловский повел меня к редактору «Коммуны» Владимиру Евтушенко: дескать, хороший парень, много у нас печатается, надо его взять в штат. Евтушенко сказал: иди работай в отделе писем. И на пятом курсе я отправился в отдел писем «Коммуны».
- Будучи еще студентом?
- Да! Честно говоря, меня вскоре с истфака отчислили. Но к весне восстановили, я сдал госэкзамены, получил диплом историка. Работа в отделе писем - потрясающая школа.
- Сейчас в газетах и отделов-то таких нет.
- А тогда для любого периодического издания он был одним из важнейших. В отделе было три журналиста. Мы получали от 150 до 300 писем в день. Сейчас такое возможно?
- Нет, не возможно.
- А тогда было. Писали все, что угодно. Была у нас даже такая специальная папка под условным названием «Смирительная рубашка» - понятно, о чем… Но основная масса писем была о важном, насущном и необходимом. Причем был железный порядок: каждое письмо регистрировалось, часть посланий оставалась в редакции, распределялась по отделам, за каждое письмо расписывались, а часть рассылалась в организации - по принадлежности для ответа автору и редакции. Поэтому следили за порядком с письмами, по-моему, даже люди из КГБ. Они приходили периодически, проверяли, не потерялось ли какое-нибудь письмо. Потерять - было шибко ответственным делом, за такой проступок полагались наказания, кары, выговоры. Почта давала очень много тем для редакции. При всем при том, что «Коммуна» была партийной газетой, где все регламентировано, некоторые вольности все же имели место, но было специальное партийное постановление: на любое письмо и любое критическое выступление в газете надо отвечать. Как было? Выходила газета, мы смотрели - если какие-то организации критикуются, мы тут же посылали предупреждение: сообщите о принятых мерах по нашей публикации. И в течение двух недель надо было сообщить, что предпринято.
- Очень сурово выглядит, но насколько действенными были подобные меры?
- Снимали с работы, лишали премии, вызывали на бюро райкома партии. Конечно, партийных деятелей высшего ранга газета не застрагивала. Но управленческий средний слой находился под контролем. А если уж случаи жульничества или взятки вскрывались, что тогда было вообще на уровне ЧП, то и писали, и разоблачали, и сажали в тюрьму. Как пить дать.
Так вот я начал работать в «Коммуне». 85 рублей была зарплата. Кроме заметок на бытовые темы писал рецензии и особенно увлекался балетом. Был в гуще всей культурной воронежской жизни. И пошла моя карьера журналистская. Оказавшись в «Коммуне», понял, что выбор сделан: я уже журналист. И больше по сторонам не рыпался. Потом из отдела писем я попал в заместители ответственного секретаря. «Коммуну» того времени, когда я там работал, вспоминаю с большим удовольствием. Несмотря на цензуру, всевозможные партийные заморочки, люди-то там были отличные, хорошие журналисты - уже упомянутые Олег Шевченко, Слава Лободов, а еще завотделом писем Владимир Соломахин и многие, многие другие. И самое главное -- замечательный редактор Владимир Евтушенко, который взял меня, что называется, с улицы в партийную газету и по отношению к которому я до сих пор сохраняю самые теплые и благодарные чувства.
- Валерий Степанович, что-то мне не совсем понятно: как так, паренька, который еще даже не окончил истфак, вдруг да берут в партийную газету? Наверное, через КГБ такое должно было происходить, не иначе?
- Нет, абсолютно. Я сам был удивлен и потрясен таким фактом. Вот так получилось, что был в моей жизни такой хороший человек, как Евтушенко. Человек очень справедливый, надо сказать. И в неизбежных конфликтах между обкомом партии и журналистами, которые иногда писали то, что шло в разрез с генеральной линией партии или обкома, он никогда не отдавал своих журналистов на растерзание. На моей памяти было немало таких случаев. Владимир Яковлевич умел отстоять своих журналистов в обкоме. Естественно, внутри редакции он гром и молнии метал, но в итоге сохранял коллектив, мог конфликты гасить и был хорошим журналистом. Может быть, и я ему показался тоже хорошим журналистом. Поэтому он меня и взял.
В «Коммуне» я дослужился до должности ответственного секретаря. И тут Владимир Яковлевич был отправлен на пенсию, главным редактором пришел человек с фамилией Наквасин, который, по-моему, к журналистике вообще никакого отношения не имел. У него такая профессия была - руководитель, он мог руководить, чем скажут: и газетой, и баней, и заводом. В посткоммунистические времена он умудрился и областной думой поруководить. С аналогичным, не слишком выдающимся результатом. Естественно, после прекрасных отношений с предыдущим главным редактором отношения с Наквасиным меня внутренне совершенно не устраивали.
А тут уже случилась перестройка, всякие разные собрания пошли. Я ведь в «Коммуне» вступил в партию. Тянул лет пять-шесть, но потом мне сказали: «Валера, надо вступать, у нас партийная газета», и все такое. В общем, на собраниях перестроечного периода я активно выступал, критиковал политбюро и ратовал за демократию, жизнь бурная была. И тут началась история с созданием «Воронежского курьера», о чем, впрочем, в интервью «ВК» я уже как-то рассказывал.
- Мне кажется, став главным редактором, вы продолжили многие традиции Евтушенко.
- Я у него научился бережливости по отношению к журналистам. И еще он помог мне осознать, что журналистике как таковой нельзя выучиться, что нужен дар, талант. Как и Владимир Яковлевич, я в своей практике всегда охотно брал на работу людей без специального журналистского образования. Намного важнее, каков человек внутренне, насколько одарен, насколько силен его характер, насколько он сам желает стать хорошим журналистом.
- Вот вы про характер упомянули…
- И что?
- Так ведь далеко не каждый решится в 12 лет написать в «Пионерскую правду», а в 16 -- поступать на режиссерский факультет. И уж совсем мало кто -- оставить очень даже неплохое место в партийной газете, чтобы заняться созданием совершенно новой газеты. А потом ведь был «Независимый курьер» -- еще более неожиданный шаг в неизвестность, потом «Воронежские вести»…
- И что?
- Получается, в вашем характере - пускаться не на авантюры, нет, но на нечто неожиданное и неизвестное?
- Наверное, есть какая-то внутренняя потребность, может быть, генами заложено. Честно говоря, серьезно на сей счет не задумывался.
- А что заставляло искать новое? Из чего вырастала такая потребность?
- Из ситуации, из жизни, из того, как она протекает и что предлагает. Одним словом, потребность реагировать на вызовы времени, как теперь модно выражаться.
- Из-за неудовлетворенности тем, что и как происходит?
- Конечно. Творческая и профессиональная удовлетворенность чрезвычайно важны. Потому так легко я с «Коммуной» и расстался, хотя пост был довольно безбедный: пайки, машина из обкомовского гаража, все такое… Но мне было неинтересно, я был не удовлетворен. А с «Воронежским курьером» - совсем другое дело. Мне очень важно, чтобы был кураж, чтобы мы поставили цель, добились ее и сделали все хорошо. Да, я редактировал три газеты за 20 лет. Одна сохранилась, что очень, считаю, большое достижение. В свое время прессу часто называли четвертой властью». Сейчас оказалось, что четвертая власть - совсем не пресса, а политтехнологи и реклама. А пресса попала в зависимость от финансов и так далее. Фактически у нас независимой прессы - раз-два и обчелся на всю страну. Если «Воронежскому курьеру» удалось сохраниться в таких условиях, значит, был неплохой запас прочности заложен с самого начала. И «ВК» тех времен дал зеленый свет очень многим и многим другим изданиям. У них действительно был пример - «Воронежский курьер». Кстати, я благожелательно относился и отношусь к возникновению новых газет, никакой зависти. В принципе, конечно, конкуренты, но чем больше достойных конкурентов, тем интересней.
- Почему, на ваш взгляд, так недолго просуществовал «Независимый курьер», ведь неплохая команда журналистов была.
- Из-за денег, вернее, их отсутствия. Разорились элементарно, газету производить стало очень дорого, а поддержки материальной не было. С тогдашней бюрократией найти общий язык не получилось, хотя все пороги пообивал. Того, что сами зарабатывали, не хватало совершенно. Ну, обанкротились и обанкротились, нормальный, я считаю, процесс.
- Получается, газета не может существовать без какой-то финансовой подпитки от властей или от спонсоров?
- Печатные СМИ очень затратны: производство, бумага, зарплата, распространение. Доходы от издания ни одной газете не идут в плюс. Нужны вливания. Закон о печати предполагает и помощь администраций, и какие-то суммы из бюджета. Но тут очень важно соблюсти баланс между спонсорами и творческим коллективом. Вот здесь роль главного редактора важна, потому что он всегда находится между двух огней, между молотом и наковальней. Нужно сохранить коллектив, привлечь нужных интересных журналистов, удержать их в газете. И в то же время - если не угождать, то быть лояльным по отношению к спонсорам, людям, которые дают деньги на производство газеты. Собственно, так было во все времена. Когда развитее нашей журналистики в массе своей пошло по американской модели, подобные тенденции обострились.
- Насчет американской модели - поясните.
- У них - журналистика факта, а традиция российской журналистики --журналистика мысли. На данном этапе она, традиционная российская журналистика, уступает многие позиции журналистике факта. Я беру не электронные СМИ, а таблоиды, глянцевые журналы, прессу, которую принято называть желтой. Так сейчас почти все пожелтели. И к чему же пришли? Был момент в начале 90-х, когда свободная пресса имела авторитет, влияние, с ней считались, она была значительным фактором общественной жизни…
- Почему же тот период был столь краток, а потом все быстро сошло на нет?
- Потому что в какой-то момент, когда уже вторые выборы Ельцина надвигались, на первый план вышли политтехнологи. Власти решили: зачем мы будем тратить деньги на газеты в период избирательной кампании, когда можем нанять американскую пиар-фирму, что Ельцин и сделал. И пошло-поехало, тут же и доморощенные политтехнологи в регионах образовались. В том числе и в Воронеже. Правда, уровень их «технологий», как правило, ниже плинтуса, но зато дело прибыльное. Чего стоит нашумевшая в свое время в городе пиар-акция с вываливанием (в буквальном смысле) нечистот на пороги неугодных организаций!
- Политтехнологи убили журналистику?
- Да, в каком-то смысле.
- А почему же мыслящие, талантливые и неравнодушные журналисты поддались, дали себя убить?
- Ну вообще-то не все поддались. А поддавались, потому что кушать хотелось и умным и талантливым, и журналистам среднего звена. Всем нужно получать зарплату, кормить семью, учить детей, отдыхать, наконец.
- Валерий Степанович, сколько еще просуществуют газеты на бумажных носителях?
- Зависит, как ни смешно, от цены компьютера и уровня компьютеризации России.
- То есть чем выше уровень компьютеризации, тем меньше печатных СМИ будет оставаться?
- Мне так кажется.
- А если все поголовно усядутся за компьютер, журналистика-то останется?
- Безусловно. И журналистика, и журналисты. И сейчас есть интернет-журналисты и интернет-издания очень интересные, глубокие и смелые. Если возьмем ситуацию с недавними выборами, то именно из-за интернет-изданий нашей верхушке пришлось поволноваться. И Всемирная паутина, конечно, будет развиваться. Но печатные СМИ, успокойтесь, еще долгое время будут оставаться, ведь есть очень важный чисто психологический момент -- многие люди привыкли общаться именно с газетным листом, а не с экраном монитора.
- Но молодежь-то читает все меньше - не только газеты. Знаю многих, для которых пару страниц самой интересной книжки прочитать - уже подвиг.
- Но за компьютером-то они сколько просиживают? Не только ведь в игрушки играют. Технологии меняются, бурчать тут бессмысленно и глупо. Вот и газетное дело, по сравнению с временами, когда я начинал работать, изменилось поразительно! Когда начинал, были свинцовые строчки, линотипы, номер выпускали в четыре-пять утра: сделали в одной строчке ошибку, весь набор сдвигался. Было сложно. Кстати, с «Курьером» мы были пионерами и в освоении электронной верстки, довольно, по нынешним запросам, примитивной. А сейчас -- какие технологии!
- Я понимаю, ностальгия по старым временам вам не присуща?
- Я человек в таком смысле не сентиментальный. «Коммуну» не читаю 20 лет и не хочу.
- После периода главного редакторства в Воронеже у вас наступил период сотрудничества с московскими изданиями.
- Да, я был какое-то время обозревателем в «Новой газете» у Дмитрия Муратова, в русской службе «Би-би-си» работал, активно печатался в «Московских новостях», в новом «Крокодиле», уже тоже покойном, в интернет-газете «Взгляд», да и в других московских газетах.
- Работа там отличается от работы воронежского журналиста?
- Отличается. Хотя нигде журналистикой больших денег не заработаешь. В той же «Новой» работают лучшие, с моей точки зрения, журналисты страны - просто из-за того, что есть площадка для высказываний. За более чем скромную зарплату. Что касается меня лично, то я бы с удовольствием вкусил заслуженной и спокойной жизни пенсионера, но не получается. Вот и сейчас работаю в московском журнале «Бизнес ВО». У меня там своя рубрика - «Позиция» называется, зарабатываю на хлеб. Для меня важно оставаться в профессии, поскольку, отдав журналистике почти полвека своей жизни, я заработал пенсию всего в 4,5 тыс. рублей. А так работа интересная, со многими известными и не очень людьми делаю интервью. Нормальная практика: поехал, взял интервью, например у Горбачева, написал материал, отправил в редакцию. Сидеть безвылазно в Москве мне не нужно. Еще люблю писать материалы про воров да жуликов по материалам ФСБ - они мне иногда подбрасывают интереснейшие сюжеты
- Компромат?
- Дают материалы, которые уже до суда довели. Тоже интересно. Вот я говорю следователю: «Как же так, вот такой-то двести миллионов украл - ах, ах!». А он: «Да что ты, мы ведь тебе самую мелочевку даем».
- Что-то как-то не весело.
- Давай о веселом.
- Валерий Степанович, а не хотели бы вы написать книгу о балете? Вспомнив те статьи, рецензии, которые уже написаны?
- Книжку - не знаю, а о том, чтобы написать большую статью о воронежском балете, думаю часто. Но никак не решу, нужно ли? Потому что воронежский балет пришел к полному запустению. Были другие моменты в его истории, когда намечалась определенная школа, что-то серьезное, как, например, в Перми, Новосибирске. Были времена, когда на балетные спектакли спрашивали лишние билетики, когда балетные премьеры становились значительными событиями в культурной жизни. Но с уходом последнего главного балетмейстера Геннадия Малхасянца, поставившего в Воронеже несколько оригинальных и ярких спектаклей, воронежский балет как бы закуклился. Вот уже четверть века он обходится без главного балетмейстера-постановщика. Отсутствие хореографа его самая большая беда. Балетная труппа без балетмейстера-постановщика не может развиваться. Классические балеты - да, золотой запас. А дальше-то надо развиваться. А у нас получилось, что либо власти не озаботились, либо самому театру оно неинтересно, но хореографов в нашем театре нет. При том что у нас была хорошая база - хореографическое училище. Как там сейчас, не знаю. Но тогда там преподавала светлой памяти Набиля Валитова. Она же была одной из последних учениц великой Вагановой, создавшей петербургскую школу классического балета. Надеюсь, традиции до сих пор сохранили ее ученики. Обидно, что в Воронеже не видели живьем ни одного спектакля, ставшего классикой балета XX века, например, спектаклей Григоровича, который уже такой же классик балета, как и Петипа. А, собственно говоря, современный балет воронежцам вживую вообще не знаком.
- Подождите, вот Владимир Васильев у нас недавно ставил…
- То, что он здесь пытается показать, - повторение пройденного, старо и неинтересно. Ведь такие попытки происходят в то время, когда балет настолько широко шагнул вперед, что мы в области балета уже далеко позади планеты всей. Приходится как-то ситуацию выправлять. Кто сейчас главный балетмейстер в Питере? Испанец Начо Дуато. Ну вот, его спектакль был на I Международном Платоновском фестивале - уже хорошо. Но наш воронежский балет на общем фоне - вне всего современного процесса, что обидно. Вот я тебе и рассказал содержание статьи, которую мне хотелось бы написать. Хотя, честно скажу: надоело писать, кураж уже не тот - мне сколько лет…
- Валерий Степанович, так кураж понятие не возрастное -- настроенческое.
- Кураж - когда риск, яркость, талант. Есть кураж -- есть жизнь. А без него - глянец какой-то получается. Ужасно раздражает крен в глянец, гламур - такое все вранье.
- Что ж так безнадежно…
- Что ты - я преисполнен оптимизма! Вот новые выборы грядут -- я очень надеюсь, что станет ясно всем, что политтехнологи, которые безбожные бабки сжирают, заигрались, перешли определенную грань. Надеюсь на молодых, которых достала мерзкая круговая порука воровства, что все время врут, обманывают и обкрадывают. И на нашего губернатора надеюсь.
- В связи с чем?
- Знаешь, я общался со всеми губернаторами, начиная с Калашникова, и всеми мэрами. И могу сказать, что люди они были, за малым исключением, равнодушные к людям вообще и к воронежцам в частности. За 20 лет их руководства город на город стал не похож, в помойку превратился. Мне за Воронеж было ужасно обидно, страшно было ходить по его улицам. Сейчас ситуация в городе, с моей точки зрения, изменилась к лучшему. Да и в области тоже. С Гордеевым я лично не знаком, но то, что он делает, у меня вызывает уважение. А главное, как мне кажется, наш нынешний губернатор правильно понимает предназначение власти - постоянно помнить, что есть живые люди, что они едят, ходят, живут, существуют. И их нужно уважать, а не смотреть на них стеклянными глазами.
- На столь оптимистичной ноте - что бы вы пожелали воронежским журналистам?
- Побольше денег я бы им пожелал - снижая пафос. Хотя скажу о том, в чем вижу смысл профессии: быть стражем, на первый взгляд, простых, базовых вещей. Но только на первый взгляд они простые, а вообще-то они и составляют существо жизни. Далеко не каждый человек, умеющий писать, может быть журналистом. А тот, кто совмещает несколько базовых качеств: совесть, любопытство, неравнодушие плюс, конечно, грамотность - умение составлять предложение из слов. Вот и хочу, чтобы воронежские журналисты были такими стражами.
- Добавите к базовым качествам еще и кураж?
- Обязательно.
Беседовал Борис ПОДГАЙНЫЙ.
