В заключительный день театрального фестиваля «Молодость» на сцене Воронежского концертного зала был показан спектакль «Похороните меня за плинтусом» театра «У Никитских ворот». В день показа художественный руководитель театра, автор пьесы и постановки Марк Розовский рассказал журналистам о том, как готовился спектакль, что он думает о современном театре, цензуре и критике.
О том, как рождался спектакль…
— Спектакль рождался в муках, но муки были приятные. Поначалу я хотел ставить киносценарий Павла Санаева. Я прочитал его даже раньше, чем роман. Но в киносценарии мне многое показалось обеднённым. Когда я прочитал роман, я увидел совершенно другие моменты, которые мне показались определяющими. И, несмотря на то, что работа над спектаклем уже началась, киносценарий был отброшен, и я сам стал писать пьесу. Причём писал её без разрешения автора-первоисточника, боясь, что он потом её «зарубит»: ходили слухи о том, какой у него сложный характер. В итоге на премьере Санаев аплодировал стоя, и потом, когда у него вышло продолжение, даже намекал на то, чтобы я поставил спектакль по второй книге.
Мы все были невероятно увлечены, пьеса рождалась буквально на репетициях. Вообще, это очень хороший способ, когда пьеса рождается в театре. Довольно часто я культивирую в себе, что когда я — режиссёр и автор, я должен очень критично относиться к себе-автору, и не то, чтобы подминать автора, но развивать всё то, что у автора самое лучшее и интересное.
В данном случае мне хотелось навязать и увлечь своей художественной волей всех участников нашего проекта. Конечно, были какие-то сомнения, какие-то вещи, которые не сразу были ясны. Но когда ты встречаешься со скепсисом актёров, их недоверием и сомнением, в этом нет ничего страшного. Увлечь актёров можно только вместе с автором. Я люблю процесс постижения автора. Авторский текст это только повод для того, чтобы открыть надтекстовые и подтекстовые пласты и смыслы. И, собственно, это и является творчеством. А если заранее всё известно, то мне даже труднее это ставить. Я не люблю знать, что я поставлю. Но в процессе я, конечно, обретаю это знание. И когда ты это делаешь вместе с актёрами или на глазах актёров, то они вместе с тобой начинают расставаться со скепсисом — у них начинает получаться.
О произведении Санаева…
— Санаевский текст — это семейная драма. На уровне семьи порой происходят очень серьезные конфликты и войны. Мальчик, лишенный матери, это трагедия. У меня была в жизни безотцовщина: отец 18 лет сидел в сталинских лагерях. Мальчик, оставшийся без матери и отца и живущий у бабушки с дедушкой, привыкает так жить. Как только взрослеет, он тянется к матери. И это естественное человеческое свойство. Лишать его этого счастья — это большое нравственное преступление.
Но текст Санаева это не просто семейная драма. Санаев ставит вопрос о деградации нашей нравственности. Его текст о бесчеловечности, которая существует. Это происходит, потому что люди перестают быть тактичными, деликатными, они не умеют уступать, не имеют быть людьми, иногда звереют. Но это мы — обыкновенные люди. Это не какие-то звери в зоопарке. Поэтому все ссоры, которые возникают в нашем спектакле, они такие понятные и логичные. Мы никого не осуждаем. Мы видим правоту каждого из персонажей. И, наверное, в этом сила санаевской прозы.
Это произведение, которое зовёт нас к человечности. Звучит очень банально, но это самая важная тема, которое искусство может поднимать. Я надеюсь, что люди, которые смотрят наш спектакль, извлекают для себя какой-то урок. Мы, конечно, не хотим кого-то изменить или перевоспитать. Таких наивных представлений у меня нет. Да, и у Санаева нет. Он рассказал правду о своём собственном детстве.
Об одноимённом фильме и «чернухе»…
— С самого начала я, да и все, понимали, что «Похороните меня за плинтусом» — это бестселлер нашей литературы. Огромные тиражи, переводы на иностранные языки… Успех у публики был. Но вышел фильм. Он нам немножечко подпортил выход спектакля. Потому что у зрителей после него сложилась определённое мнение. Вы, наверное, не поверите, но я до сих пор не видел фильма. И пока не хочу его смотреть. Я его обязательно посмотрю, но тогда, когда охладею к тому, что сделал в спектакле.
Со всех сторон, и моя жена-директор, мне говорили: «Ты что, с ума сошёл? Зритель не пойдёт. Все видели фильм. Да, там, выразительные, известные актёры, но это «чернуха». А что мы-то дадим?». Я был удивлён: почему «чернуха»? Когда я прочитал роман, он так мне понравился! Ничего общего с «чернухой» в романе, с моей точки зрения, нет. Я знаю, что такое «чернуха», могу всех «чернушных» авторов вам перечислить.
Мы сделали наоборот. В аннотации я написал: «Повесть о счастливом детстве». Но, конечно, это ироническая строчка. Потому что это не повесть о счастливом детстве. Это повесть о детстве, которое могло быть и должно быть счастливым у каждого ребёнка, но оно отнюдь не счастливое, потому что ребёнок оказывается заложником неистовой любви бабушки. Этот характер имеет свою правоту. Но вместе с тем там присутствует огромное «эго». Оно присутствует в каждом из нас, и если мы будем руководствоваться только «эго», то мы будем врагами всего человечества, и, прежде всего, врагами всех самых близких и самих себя, кстати тоже. Поэтому мы не делали из наших героев монстров. Ни из дедушки, ни из бабушки, ни из кого. А мы искали человеческое содержание. Правоту каждого из персонажей.
Об утере театром традиций…
— Это и есть глубинный подход русского психологического театра переживаний, который сейчас теряется, который размыт. Какой спектакль ни возьми — никто из молодых не умеет делать, работать по системе Станиславского. Потому что потеряна школа. Простите, что я так огульно говорю. Наверняка, кто-то умеет. Я сейчас говорю об общей тенденции. Вы можете не согласиться со мной, но это моя боль. Я ученик Товстоногова, я видел всю мощь фундаментальных ценностей русского театра в БДТ.
Вообще, может так выглядит, но я никакой не ортодокс. В нашем театре огромное количество авангардных спектаклей. У нас шёл и Ионеско, и Беккет, и Пинтер, и Виткевич. Но это классика авангарда. Я вообще не люблю «невыстраданный авангард». Если ты получаешь от государства гранты, если тебе преподносят театр на блюдечке с голубой каёмочкой, то какой ты авангардист?
Об этике и захвате чужой территории…
— Я считаю, что театр надо выстрадать. Тогда ты можешь рассчитывать на своё честное, открытое искусство, направленное, прежде всего, к молодёжи. Но вот так вот заходить на чужую территорию, вытесняя кого-то, это не мой путь. Я за настоящую студийность. А студийность, завещанная Станиславским, это «от студии к театру».
Я этически не понимаю вещей, как можно захватить чужое и присвоить. Я Кириллу Серебренникову так и сказал: «Ты с ума сошёл?». Пете Фоменко, когда Васильев уехал за границу, сказали: «Возглавьте». Он ответил: «Не могу». А он сам в этот момент был без театра.
Понимаете, этика есть. Но её молодые не знают. А у нас она от выстраданности. Потому что мы видели, как кого-то зажимают, кого-то убирают, как кого-то снимают. Я так говорю, конечно, с позиции театра «У Никитских ворот». Потому что нам никто не помогал и не помогает, а залы наши полны. Как говорится, караван идёт, а моська остаётся.
О цензуре в театре…
— Процветать за государственной счёт, возносится на пьедестал за счёт команды обслуживающей критики, — все эти безобразия, которые происходят, это, повторяю, не мой путь. Хотя каждый выбирает для себя сам. Театр абсолютно свободен. В театре возможно всё. Слава Богу, мы творим в бесцензурном пространстве. Делаешь — отвечай. Другое дело, что многие делают и не отвечают. Пустота — вот главный враг сегодняшнего театрального процесса. Цензуры нет, а сказать нечего. Где те пьесы, которые становятся властителями дум поколений? Я готов поставить, но я прочитал 20 пьес новой драмы — чепуха это всё. Это можно сравнить с тем, что делал Саша Вампилов? Да никогда в жизни! По глубине, по мощи, по художественной составляющей — н-е п-р-о-ф-е-с-с-и-о-н-а-л-ь-н-о! Непрофессионально играют, непрофессионально ставят, непрофессионально задумано.
О клановости критики…
— Павел Санаев — вот мастер. А многое другое — это современные Хлестаковы пишут. Ну, пишут, и ладно. Но ведь критика их подсаживает на пьедестал. Делает из них кумиров для молодёжи. Вручили кому-то «Золотую маску», а через месяц этот спектакль днём с огнём не сыщешь. А он не идёт, потому что провалился в прокате. И это «Золотая маска»?
Я не огульно говорю, у нас есть просто замечательная критика, выдающиеся «перья». Но, как бы это сказать, чтобы не обидеть критиков. Клановость цеха критиков, по крайней мере, в Москве и Питере, имеет место быть. А это большая беда. Если вы приедете в Нью-Йорк, то увидите, что если сегодня в каком-то театре премьера, то завтра о ней обязательно напишут во всех газетах. И там никакой клановости, и критики из сферы обслуживания нет. Там даже считается дурным тоном и непрофессионализмом, если критик знаком с художниками. Он, наоборот, отдаляется от них. А у нас это по-другому.
О шедеврах нашего времени…
— Вы говорите — «шедевр». Но нужно быть осторожным. То, что сегодня не кажется шедевром, вдруг оказывается в течение времени очень ценным. Я люблю цитировать слова Чехова: «Не знаешь, где найдёшь, где потеряешь».
Опыт театра Фоменко — это очень большой сдвиг в театральном мышлении. Это очень высоко. Это искусство. Очень интересные эксперименты у Димы Крымова. Он сам художник-стенограф. Когда-то Мейерхольд говорил о том, что привнёс в наше русское искусство Гордон Крэг. Тот был сценографом, приехавшим ставить «Гамлета» во МХАТ. И его решение было не только режиссёрским, но и стенографическим. В этом была большая новость. Он со своей европейской культурой ворвался в наш Серебренный век со своими вИдениями и видЕниями. И как художник-сценограф обогатил его.
Тем же путём идёт Дима Крымов. Он стенограф, ставший режиссёром. Все его спектакли — фантастические стенографические проекты. Они уникальны. Я целиком и полностью поддерживаю и очень позитивно оцениваю его эксперименты. Костя Треплев ставит «Чайку» — я буду смотреть, это будет интересно. Бутусов ставит так, как я никогда не буду ставить. Замечательный художник, мастер-экспериментатор. Слава Богу, что у нас есть своеобразие театральных форм.
Текст: Юлия Репринцева
Фото: Юлия Здоровцова
Фото: Юлия Здоровцова
