Художник Александр Флоренский, который приехал в Воронеж, чтобы работать здесь над своей четвертой по счету художественной азбукой – на этот раз «Воронежской», уже дошел до буквы «Я». Последнюю букву алфавита иллюстрируют якоря петровских кораблей – тех самых, которые стоят у служебного входа в Воронежский областной краеведческий музей. Уже сейчас видно, что «Воронежская азбука» состоит отнюдь не из визитных карточек Воронежа, а порой из незнакомых многим горожанам топонимов, таких как Еврейское кладбище, Севастьяновский съезд. Почему так? Об этом и многом другом мы поговорили с художником, сидя на кухне его съемной воронежской квартиры.
«Люди — самые надоедливые насекомые»
— Часть средств на издание «Воронежской азбуки» собирали сами читатели с помощью краундфандинга. Ходили слухи, что выход книги будет под вопросом. Вас это не напугало?
 |
|
Честно говоря, я бы на это мероприятие денег не дал. Но не потому что я такой жадный. А потому что у меня нет банковской карты, потому, что я не умею пользоваться «яндекс-деньгами» и не знаю, куда мне пойти и где засунуть купюру.
— Расскажите о своем рабочем дне в Воронеже. Как он проходит?
— Монотонно, если он рабочий. Моя норма в идеале – четыре рисунка в день. Первая и самая главная часть моей работы – найти нужные объекты и сфотографировать их. Будущие топонимы снимаю со всех точек. С натуры рисовать невозможно, потому что по улицам ходят люди. А люди – самые надоедливые насекомые. Они мешают работать, это очевидно. Я бы с удовольствием работал бы с натуры, это мое любимое занятие. Художник Марке, например, всю жизнь писал из окон, у него все пейзажи нарисованы сверху. Он мог себе позволить снимать номер в отеле с красивым видом из окна. Но у меня такой возможности нет. Ну, на то Господь даровал нам цифровую фототехнику и компьютер. Потом я раскладываю фотографии в компьютере по папкам, озаглавленным буквами алфавита: «А» – Акатов монастырь, Арсенал. «Б» – Бунин.
— А на какие буквы было труднее всего выбрать виды? «Ю»? Твёрдый и мягкий знаки?
— Я с самого начала знал, что на «Ю» у меня будет Ю.В.Ж.Д. Серьезный выбор встал в процессе работы над буквой «Ё» - пришлось выбирать между «Зелёным театром», что на Динамо, и «Берёзовой Рощей». Сложнее всего пришлось с твёрдым и мягким знаками. Эти буквы всегда – трудные. На твёрдый я выбрал «Севастьяновский съезд», на мягкий – Рамонь. Кстати, такая же трудность у меня возникла во время работы над «Иерусалимской азбукой» и над "Петербургской". А вот в грузинском языке твёрдого знака нет, впрочем как и мягкого. Единственная трудность в грузинском – в том, что там три буквы «к», они по-разному произносятся и по-разному пишутся. Но во время работы над «Тбилисской азбукой» я постоянно консультировался с друзьями-грузинами по телефону и интернету. Хотя в Тбилиси, как и в Санкт-Петербурге и в Воронеже, горожане редко знают свой город. Я теперь у всех спрашиваю: как называется дамба у Чернавского моста? Придаченская. А как раньше называлась улица Орджоникидзе? Воскресенская, по названию церкви. А у тбилисских улиц часто можно вообще найти сразу пять исторических названий. Все дело в том, что в Грузии был шквал переименований: в 20-30-е годы улицы переименовывали эсеры и меньшевики, потом были сталинские переименования, после них - брежневско-общесоветские, а потом улицы переименовывали жители свободной Грузии.
— Какие особенности Воронежа Вам бросились в глаза?
— Первая - большое количество Лениных: чёрный – на Площади Ленина, белый – у Механического завода. (Помните, «жили у бабуси два веселых гуся…»). Но это не удивляет, Ленины есть и в Петербурге. Вторая особенность - в том, что улицам не попытались вернуть первоначальные названия, что печально. Я чувствую, что перенесся на машине времени в СССР. Мой тбилисский товарищ очень удивился, когда обнаружил в фэйсбуке на моей картинке, что одна из воронежских улиц называется в честь Орджоникидзе. В Тбилиси тоже была улица Орджоникидзе, но ее переименовали. И в Тбилиси, конечно, не найти Площадь Ленина. Впрочем, я и в Петербурге живу на улице Правды и Социалистической. Мне жутко не повезло, что до моего района переименования не добрались.
«В Воронеже нет достойных памятников»
— На «Е» Вы изобразили Еврейское кладбище. Как Вы его нашли? Ведь о его существовании не знают многие воронежцы.
— Мне помогли его найти мои друзья. Оно спрятано за какими-то гаражами, где-то недалеко от галереи Х.Л.А.М. Его ниоткуда не видно. Оно, действительно, очень старое. Смешно, что на его могилах нет-нет, да встречаются православные кресты, которые я тоже нарисовал. Таких могил – процентов пять. Такого не представить, например, на еврейском кладбище в Праге. Вообще удивительно, что в Воронеже есть отдельное еврейское кладбище, ведь здесь не так много евреев. Это красивое, хоть и запущенное место.
— В вашей «Азбуке» мало привычных визитных карточек Воронежа. К примеру, нет многих памятников. Они вам не понравились?
— В Воронеже я не нашел ни одного хорошего памятника. Есть пристойный памятник Мандельштаму покойного Лазаря Гадаева. Это был хороший художник и скульптор, я его даже чуть-чуть знал. Его памятник хоть похож на нормальную скульптуру. А лучшее уличное произведение в Воронеже – лечебный стул, избавляющий от жлобства, который по проекту художника Саши Ножкина сделал Сергей Горшков.
Все остальное не выдерживает никакой критики, начиная с памятника Ленину и заканчивая половиной Пушкина у Театра оперы и балета. Но, говоря о Воронеже, я подразумеваю Россию. И в Красноярске, и в Нижнем Новгороде, и в Перми, и в Петербурге, и Москве орудует мафия скульпторов, которые, вместо того, чтобы делать что-то временное, веселое и талантливое, делают вечное, бездарное и уродливое.
— А чем вам не нравится Белый Бим Черное Ухо?
— Такие скульптуры на каждом шагу встречаешь в Праге: памятник фотографу, памятник пожарному, памятник человеку, сидящему на лавке. Все это — на невзыскательный вкус горожан, которые полируют эти памятники своими объятиями, чтобы сфотографироваться. Плюс противная доля сентиментализма...
— А от других визитных карточек Воронежа Вы сознательно отказались?
— Ничего подобного. Я специально нарисовал Каменный мост. Его рисует каждый, кому не лень. Правда, я приписал на рисунке, что это является самым избитым сюжетом сувенирной продукции Воронежа. Мне предлагали нарисовать гостиницу «Бристоль», но я отказался. На букву «Б» я решил выбрать дом, где родился Бунин. Это прекрасный писатель и поэт, творчество которого я хорошо знаю. И дом Бунина гораздо симпатичнее и простодушнее.
— У вас на многих картинках - рекламные билборды. Например, на крыше "Утюжка" Вы нарисовали рекламу «ВТБ» и приписали, что раньше на его месте был «Мегафон» Значит, реклама имеет права на существование в этой азбуке?
— Почему бы нет? Знаете, это как в анекдоте про Вовочку: «жопа есть, а слова нет». Более того, я и автомобили не люблю. Я бы охотно рисовал фаэтоны, каких-нибудь лошадок или дам в кринолинах, а нынешние дамы ходят Бог знает в чем, и ездят в каких-то мерзких черных джипах. Я пытаюсь изобразить то, что вижу. Хотя у меня все равно получается какое-то ретро: дамочки в макси-юбках, мужчины в каких-то черных костюмах, а не в шортах и въетнамских шлепанцах. Но будем считать, что это мой стиль.
— Вам никогда бы не хотелось изобразить человека более конкретно и узнаваемо?
— А я могу сделать под ним подпись: Лена Дудукина, Сергей Горшков, Алексей Горбунов. Есть такая старая байка о том, что бестолковый художник неудачно нарисовал животное и рядом приписал: «Се лев, а не собака». Я считаю, что этим приемом можно широко пользоваться в искусстве. Хотя это якобы свидетельствует о низком уровне профессионализма. Возможно, но это как раз мое. У меня и памятники со спины одинаково выглядят: черные со спины мужики, оба стоят, чем отличаются? Ничем. Если их не подписать, то Черняховского можно спутать с Лениным.
— У вас на картинках очень много кошечек, собачек, птичек…
— Их даже больше, чем в жизни. Хочется заселить картинку положительными эмоциями и персонажами. Недавно изобразил на букву «С» сову и сойку. Не думаю, что они так часто шастают по вашему городу. Когда рисовал улицу Орджоникидзе, нарисовал орла. На следующий день мы поехали в гости к Сергею Горшкову, в деревню Петино. Сели на скамейку. Потом я у него спрашиваю: «Я вчера нарисовал орла, потому что он на букву «О». У вас есть орлы?». Горшков говорит: «Да, вон он – летит над Доном». - «Но это за городом. А в городе орлы водятся?». – «Ну а как же! - ответил Сережа. – Я сам видел, как орел опустился с неба, схватил воробья и улетел». Кстати, на букву «У» я нарисовал и удода, хотя не уверен, что удоды у вас водятся. Просто удод – моя любимая птица, она очень красивая. А как красиво звучит!
— На ваших картинках попадаются ваши знакомые и друзья…
— Собственно, все мои воронежские друзья и попали в «Воронежскую азбуку». Здесь нет ничего удивительного, ведь Воронеж у меня ассоциируется с ними - других воронежцев у меня нет.
— Как изменился Воронеж за те шесть лет с вашего предыдущего приезда?
— По-моему, плохих памятников стало больше. Вылезло много больших и некрасивых домов. Например, я хорошо помню, что, когда смотрел шесть лет назад на Акатов монастырь с Придаченской дамбы, над ним возвышался огромный, некрасивый современный дом. А теперь выяснилось, что над этим неказистым маленьким домиком возвышается уже настоящий небоскреб. Когда я выбирал сюжет на букву «Я», думал остановить свой выбор на Ямской слободе. Так мы с трудом нашли там крохотный деревянный особнячок в стиле модерн 1912 года. В книжке «Историко-культурное наследие Воронежа» 2000 года есть фотография этого особняка с красивым фронтоном. Сейчас этого фронтона уже нет. Скоро и самого особняка не будет, потому что его можно поджечь одной спичкой.
«Нынешние «Митьки» — как грязная бумажка, приставшая к подошве»
— До того как приступить к азбукам, Вы иллюстрировали детские книжки.
— Большого опыта иллюстрации детских книг у меня нет. Во время перестройки меня заметил знаменитый, ныне покойный талантливый художник Валерий Георгиевич Траугот, который был главным художником издательства «Детгиз». Заметив мои иллюстрации к андеграундным книжкам Владимира Шинкарева «Митьки» и Бориса Гребенщикова «Иван и Данила», поручил мне проиллюстрировать две детские книги –книгу детских сказок Радия Погодина «Земля имеет форму репы» и сказки прекрасного архангельского писателя Степана Писахова "Месяц с небесного чердака". Потом заказал картинки к детским стихам Олега Григорьева. Это было в 1990 году, а 1991 все рухнуло. Ничего не издали. Мои рисунки пролежали у меня в столе 20 с лишним лет, и только в прошлом году случайно нашелся издатель на эту книгу (сейчас этот сборник называется "Чехарда"), только попросил раскрасить рисунки (что прекрасно сделала моя дочь Катя на компьютере).
Картинки к книге Радия Погодина «Земля имеет форму репы» - пожалуй, лучшее, что я сделал в области иллюстрации книги. Я очень старался. Потому что одно дело, когда я пьяный рисовал картинки к книгам Шинкарева и Гребенщикова, зная, что их размножат на ксероксе среди друзей, а другое дело – когда я делал детскую книжку, минимальный тираж которых был тогда 100 тысяч экземпляров. Вообще, Траугот обладал талантом отдавать правильные тексты правильным художникам. Если бы советская власть продолжалась и сейчас, я бы, наверное, рисовал иллюстрации к детским книгам и дальше -- это был типичный способ заработка тогда.
— А почему Вы не хотите сотрудничать с детскими издательствами сейчас?
— Сейчас нет таких художественных редакторов, как Владимир Лебедев, который в 30-е годы прошлого века создал в «Детгизе» уникальную школу иллюстраторов детских книг. Нет таких людей, как Валерий Траугот, сделавший то же самое в 70-е годы. Детских издательств с хорошим вкусом очень мало. Есть хорошее московское издательство «Самокат», но оно ориентировано почему-то на скандинавские переводные книги. Книжное дело сейчас в упадке. Оно в подъеме – количественном, но не в качественном. Художественные редакторы потакают вкусам публики, а вкусы публики известны: чем ближе к «Диснею», тем лучше. При этом книги печатают за границей, на дорогой мелованной бумаге. Когда я делал иллюстрации к Погодину, все было совсем не так. Тогда печатали на офсетке, в советской типографии, и многие тонкости, которые были в моих картинках, пропали.
— Что сами сейчас читаете?
— Если Кибиров, Гандлевский или Кучерская напишут что-нибудь новое, я непременно прочту.
— Поддерживаете ли вы отношения с бывшими товарищами по «Митькам»?
— С бывшими товарищами — история длинная. В общем-то мы все дружим, хотя с возрастом видимся все реже. Единственный человек, к которому я имею претензии,- это Дмитрий Шагин, который (с моей точки зрения) все испортил и опошлил. Все остальные – вполне нормальные люди. Сейчас каждый из них существует отдельно друг от друга. Нынешние же «Митьки» - это "Дмитрий Шагин и его друзья", имена которых никто не знает. Беда в этом только одна: состав "группы" (хочется сказать "труппы") изменился полностью, а слово «Митьки» осталось тем же самым, и возникла путаница. С 1984 по 1994 это было сообщество прекрасных, умных, тонких художников и литераторов, принадлежностью к которым можно было только гордиться. А теперь этого можно только стыдиться. Это как грязная бумажка, прилипшая на улице к подошве. Мне неприятно, когда меня ассоциируют с «Митьками», хотя это так и есть. Обидно, что я практически всех этих людей и познакомил когда-то друг с другом.... А сегодняшнюю деятельность так называемых «Митьков» мне хочется охарактеризовать словами из романа Марка Твена «Приключения Тома Сойера»: «Опустим завесу жалости над этой сценой».
— Какой проект будет следующим после «Воронежской азбуки»?
— После того, как закончу работу над «Воронежской азбукой», я полечу на север Норвегии, в город Киркенес. Это довольно симпатичный городок, в котором я был уже два раза. Там мне предложили сделать «Киркенескую азбуку». Но в этом городке живет всего 5-10 тысяч человек, это было бы нелогично --куда ее девать? В итоге сошлись на том, что я сделаю книгу-путешествие о городах Баренцева региона (Киркенес, Вардо, Вадсё, Гренсе Якобсельв, Бюйгенес, а также близкие к ним Мурманск, Никель и др.), наподобие «Путешествия Гулливера» Свифта. Книгу я буду делать сразу на двух языках – на русском и на английском. Кстати, это будет мой английский, с путаницей времен, спряжений, склонений и герундиев. Одно могу обещать – мой английский будет предельно понятен!
Беседовала Анастасия Сарма
