Авторы 3 февраля 2017, 17:16

«Вишневый сад» как зеркало воронежской культурной эволюции

Эпиграф:
Никогда и ничего не обещайте в антракте, дождитесь сначала занавеса.
Внутренний Афорист

Это будет попытка рецензии на спектакль «Вишневый сад». Почему попытка? Потому что, не знаю, как у вас, а у меня в сложных ситуациях часто происходит процесс дробления сознания.

Я сам с собой спорю и сам себе противоречу.

Во мне просыпается политик, который общими словами должен напустить туману и самого себя убедить, что все под контролем, так и задумывалось, философ, которому важно встроить все мои сиюминутные ощущения в парадигму вечных движений сфер…

Критик же во мне не засыпает никогда. К моему сожалению.

Иначе, уверен, жизнь моя сложилась бы гораздо уютнее.

Увертюра:
Художественный руководитель Воронежского Театра драмы Владимир Петров ставит спектакль по пьесе Чехова «Вишневый сад».

Честно говоря, даже для меня ни разу не театрала, такое событие кажется поистине смелым и выдающимся. Ладно, чего греха таить, сейчас треть зрителей в зале искренне ждет хэппи энда, потому что не читали пьесы, а вторая треть, зная анамнез, не сильно разбирается в вечно актуальном для знатоков контексте. Я имею в виду – великих предшественников – Анатолия Эфроса, Валентина Плучека, Галину Волчек, Марка Захарова. Их интерпретации, художественные решения, находки и открытия, ставшие где-то уже штампами или поднявшие драматургию на такой уровень, что и замахиваться страшно.

Представьте Андрея Миронова в роли Лопахина или Анатолия Папанова в роли Гаева. Это же бомба!

Т.е., если забыть о вымирающих знатоках, можно не волноваться и делать, как в первый раз.

Но Владимир Петров - режиссер европейского уровня, и если он берется ставить такой спектакль, то для этого должны были созреть серьезные причины и поводы. Уж точно не пресловутое «А не замахнуться ли нам, друзья»

И вот тут мои политик и философ едины – все не зря, все не случайно и все имеет свой смысл и великое значение для вселенной и для Воронежа в частности.

А критик вредничает и ерзает на стуле, когда видит, что что-то на сцене происходит не так. И не может подлец молчать. Вот в чем проблема.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Комната, которая до сих пор называется детскою. Одна из дверей ведет в комнату Ани. Рассвет, скоро взойдет солнце. Уже май, цветут вишневые деревья, но в саду холодно, утренник. Окна в комнате закрыты.
Входят Дуняша со свечой и Лопахин с книгой в руке.
Лопахин. Пришел поезд, слава богу. Который час?
Дуняша. Скоро два. (Тушит свечу.) Уже светло.
Лопахин. На сколько же это опоздал поезд? Часа на два, по крайней мере. (Зевает и потягивается.) Я-то хорош, какого дурака свалял! Нарочно приехал сюда, чтобы на станции встретить, и вдруг проспал... Сидя уснул. Досада... Хоть бы ты меня разбудила.
Дуняша. Я думала, что вы уехали. (Прислушивается.) Вот, кажется, уже едут.

Это самые первые реплики пьесы. Но перед Чеховым в виде текста, мы имели счастье наблюдать Чехова мультяшного, который бодро продефилировал по огромному экрану, растянувшемуся по левой от зрителя стороне сцены. Под ритмичную обработку народной, традиционно непонятной песни, мультиками, образами, тенями прошли все герои пьесы, воплотившись потом в реальных персонажей из плоти и крови и с мешками сушеной вишни.

Мешки эти, как шведская ИКЕА, были и стульями, и пуфиками, и диваном, и садовой скамейкой. Только не «многоуважаемым шкафом», который как и вся обстановка в доме – суть мультики, образы, тени.

Критик (+) : Буду честен, эта простота с мешками и решение с видео-стеной, мне решительно по нраву. Мешки с сушеной вишней – очень яркий и емкий образ, единственно сохранившейся реальности, былой славы, жизни, которую можно попробовать на вкус, на которую еще можно хоть как-то опереться в этом опустевшем мире.

Видео-стена - пространство воображаемое, транслирующее воспоминания или иллюзии героев – от шкафа, растущего во время знаменитого величального монолога Гаева, до Лопахинского плана по реорганизации поместья в дачный поселок, с улицей Вишневой , Ближней, Дальней и проч.

Этот экран в зарубках в финале производит сильное впечатление. Я слышал от некоторых опытных зрителей, что только в финале, они смогли оправдать для себя этот технический кунштюк от Петрова. Кому как, а мне он сразу понравился.

Философ и политик: без комментариев.

Критик (-): Начало пьесы, первые реплики – как знакомство с красивой девушкой. Всегда ждешь, что кроме внешнего великолепия, она еще и умница с хорошим чувством юмора. И как часто это бывает в жизни – ожидания, мягко говоря, не оправдываются.

Юрий Смышников играет Лопахина таким бруталом на грани нервного срыва с ножичком в сапоге.

Рядом с ним Дуняша, горничная, существо нежное и влюбчивое (Милена Хорошко), и их диалог слышится каким-то резким, без полутонов. Как-то все в лоб… Лопахин - грубиян, Дуняша – дурочка.

Философ: Это решение режиссера, которое так же, как и любое видение и воплощение имеет право на жизнь. Мы видели разных Лопахиных, и в данной постановке при абсолютном соблюдении правды текста автора такой образ «мятущегося» Лопахина, который любит этот дом, любит Раневскую, но понимает, какая между ними пропасть вполне допустим. Более того, кажется совершенно органичным тому миру, который построил режиссер. К Дуняше эти замечания относятся в той же мере.
В первом акте есть странная сцена, когда Лопахин еще не вступивший в полноценный контакт с приехавшей Раневской, на пару секунд врывается в комнату с дочерями Раневской и блеет, как козел
Цитата:

Варя. В августе будут продавать имение...
Аня. Боже мой...
Лопахин (заглядывает в дверь и мычит). Ме-е-е... (Уходит.)
Варя (сквозь слезы). Вот так бы и дала ему... (Грозит кулаком.)

У Чехова написано мычит, а так-то блеет, конечно. Вот что это? И после этого мы еще будем сомневаться в праве постановщика засовывать ножик в сапог этому герою…

Критик (-): Варя и Аня. Варя – 24-летняя приемная дочь Раневской, по сути хозяюшка в имении. Всегда была для меня загадочной персоной – откуда она взялась, почему ее удочерили.

Такой пробел в истории дает миллион возможностей для интерпретаций образа несчастливо влюбленной падчерицы, одинокой и неприкаянной, не смотря на большое семейство и туманные перспективы замужества.

Наша воронежская Варя (Магдалена Магдалинина) всегда с покрытой головой, похожая больше на экономку, чем на дочку хозяйки дворянской усадьбы. Кажется, что это существо без определенного возраста, но с определенной функцией «Старшей сестры» при всем семействе. Сестра милосердия. Вылечить она не может, но облегчить страдания, подать водички, выслушать – это, пожалуйста.

У других режиссеров Варя не такая, более живая, противоречивая, сложная. Яркий пример – Варя у Волчек в «Современнике» в исполнении Ирины Яковлевой. Ну там и Лопахин – Гармаш абсолютное попадание в это загадочное чеховское «Ме-е-е-е (Уходит)».

Аня (Мария Щербакова). Начну с того, что ни в одной постановке из увиденных мной и вытащенных из интернета я не помню такой Ани, которая бы была органична и не сваливалась либо в патетику, либо в нарочитую театральность. Вру – молодая Елена Цыплакова (Малый драматический театр) сыграла прекрасную юную, восторженную и искреннюю 17-летнюю девочку, но там вся постановка восторженная и искренняя, аж скулы ломит. Так что это не показатель, а скорее счастливая случайность.

Наша Аня, классическая Аня без сучка и, к сожалению, без задоринки. Если бы не замечательная сцена в конце первого действия – свидание Ани и вечного студента Пети, было бы совсем грустно.

Политик: Вот эти любители новых форм, как же они замучили своим нытьем о «нарочитой театральности» и прочих классицизмах. Подавай им вечно эксперименты и фокусы на сцене.

Театр – это традиция, школа. Это особый вид искусства, где любые эксперименты чреваты такими провалами, от которых нежная душа артиста может и не отойти. Искалечить классику легко, но наш зритель без должной подготовки может отвернуться от театра, труппа может потерять тот настрой, который был заложен в ней десятилетиями работы великих наших режиссеров, особенно учеником Эфроса Анатолием Ивановым.

Цитата:

Театр под руководством А. В. Иванова хорошо известен в России и за рубежом. Ежегодно коллектив участвует в престижных всероссийских и международных фестивалях. В 2004 году театр представил в Мюнхене постановку «Вишневый сад» А. П. Чехова на международном фестивале, посвященном памяти А. П. Чехова.

Это было всего 12 лет назад. И, наверняка, многие помнят, как это было раньше. Поэтому, абсолютно точно можно сказать, что сдержанность Петрова в экспериментах, аккуратность его в работе с актерами вполне оправдана. И этот факт дает нам лишний повод уважать его не только как большого художника, но и как человека, мыслящего на перспективу и уважающего традиции.

Бриллианты от Петрова
Мы не собираемся разбирать каждое действие. На это нет ни времени, ни желания. Очень хотелось бы отметить моменты, которые кажутся мне вполне явным проявлением гениальности постановщика, пытающегося порой настойчиво нас убедить в обратном.

Критик (+): Про экран и мешки с вишней мы уже сказали. Теперь, простите уж за сумбур, будем отмечать прекрасное по ходу движения пьесы.

Первое – образ Гаева. Одна моя знакомая журналистка, никак не ожидала от солидного народного артиста Сергея Карпова такого неземного фальцета. Она прыснула после первой же его реплики

Гаев. Поезд опоздал на два часа. Каково? Каковы порядки?

И после этого Гаев прекрасен, хотя эпизодически кажется, что соскочит народный артист на привычные рельсы, заговорит по-человечески. Казалось, что так он играет, потому что его попросили, а он может, он-то – звезда, для него нерешаемых задач нет. Но вот насколько комфортно ему в этом новом, чудесном и безумном мире Петрова, насколько он почувствовал его ритмы и его дыхание, не очень понятно.

Второе – в первой же сцене встречи приехавших хозяев и домочадцев, мы наблюдаем такое странное действо: Раневская дарит старому слуге Фирсу клюку, перевязанную красным бантом. Эта клюка как отдельный персонаж привлекала к себе внимание весь спектакль. А в финале, когда Фирс садится на гору сушеной вишни в пустом брошенном, мертвом доме, эта красная клякса, как издевательство, как приговор всему этому миру, повязавшему бантиком свою пустоту, как маскировка бесчувствия и равнодушия.

Вы знаете, что слово «клюка» в старорусском значении – обман, лукавство. Ну, это, конечно, совпадение…

Третье – Петя со своим дурацким карандашом в кармане и с колючим венком на голове. Настоящий «облезлый барин». Финальная сцена первого действия, свидание Пети и Ани в саду, на мой взгляд, одна из самых лучших. Это не перескажешь, это надо смотреть. Вячеслав Гардер, играющий вечного студента Петю Трофимова, один из лучших Петь, которых мне пришлось наблюдать в других постановках.

Даже Золотухин у Эфроса так не зацепил. Это не потому, что уровень актерского мастерства, талант и прочие показатели у Гардера выше, чем у великого, не побоюсь, Золотухина, а потому, что в постановке Петрова этот персонаж интереснее решен и ярче вписан в происходящее на сцене.

Четвертое – как бы так аккуратней это объяснить… Заслуженная артистка России Надежда Леонова – бесспорное украшение любой постановки.

Ее Раневская – прекрасная работа классического мастера. Придраться не к чему. Но вот совершенно незначительный казалось бы эпизод, реплика во многих постановках, проходящая вскользь, качнула зал и наполнила каким-то новым, неощутимым до этого смыслом образ несчастной Раневской.

Любовь Андреевна. Дачи и дачники — это так пошло, простите.
Гаев. Совершенно с тобой согласен.
Лопахин. Я или зарыдаю, или закричу, или в обморок упаду. Не могу! Вы меня замучили! (Гаеву.) Баба вы!
Гаев. Кого?
Лопахин. Баба! (Хочет уйти.)
Любовь Андреевна (испуганно). Нет, не уходите, останьтесь, голубчик. Прошу вас. Может быть, надумаем что-нибудь!
Лопахин. О чем тут думать!
Любовь Андреевна. Не уходите, прошу вас. С вами все-таки веселее...
Пауза.

Лопахин порывается уйти, а Раневская, стоя спиной к зрительному залу, не хочет его отпускать и на реплике «С вами все-таки веселее…» подпрыгивает как маленькая девочка. После этого фраза Лопахина «Какие у вас грехи…» выглядит очень уместной, очень своевременной. Это же дети, избалованные, наивные, даже в своих грехах, остающиеся по-прежнему невинными, ибо не ведают, что творят.

Один жест – и все преображается, даже не на уровне смыслов, а на уровне ощущений.

Пятое: Сквозной мотив возможной женитьбы Лопахина и приемной дочери Раневской Вари. Очередная иллюзия реальности, один из возможных счастливых концов хотя бы для этой пары – новый хозяин и новая(старая) хозяйка имения. Чувство Вари очевидно, и счастье ее, кажущееся таким доступным и близким, так и остается недосягаемым. Лопахин замуж не зовет. Все шло, как обычно. Раневская сватает, Лопахин соглашается, но волшебных слов не говорит.

Казалось бы, что тут можно еще придумать. И вот придумали же!

В очередной раз Лопахин соглашается с предложением Раневской посватать Варю. Любовь Андреевна убегает за дочкой, а утомленный заботами и дорогой Лопахин в ожидании засыпает. На сцене в тишине появляется Варя, в ее глазах надежда и сдержанная радость, но любимый спит и ничего не скажет.

И тогда она тихонько подходит к нему и ложится рядом – и этот трогательный жест, как разряд тока.

Вечная женская тоска по мужскому плечу, опоре, защите, жертвенность и слабость, надежда и разочарование – все здесь.

И это уже другое пространство, другие категории, но все тот же «Вишневый сад», и все тот же Чехов.

Единственное, к чему могут быть претензии в связи с очевидно прекрасными решениями и находками постановщика, так это к его скромности. Шедевр начинается за пределами границ средне-статистического восприятия. За гранью нашего сигнала нормальности «Ну это уж слишком». Все великие сцены в кино и в театре часто нарушают все нормы и даже паузы начинают переворачивать сознание своей неестественной тишиной и длительностью.

Кажется, что Владимир Петров прячет, смущенно маскирует свои озарения, как будто оправдывается перед нами – и так уж наворочал экранов на сцене, да мешков с сушеной вишней, хоть бы это переварили, а все остальное мазками, штрихами, намеками. Кому надо поймет, главное чтобы остальных не раздражало.
Очень мне хочется думать, что я ошибаюсь. И эта снисходительность – не политический компромисс, который, как мы знаем, часто делает искусство диетическим, как пищевые добавки.

Дорого, безвредно и бесполезно.

Философ: знаете, что я думаю – если спектакль заставляет спорить, если даже спустя недели и месяцы вы помните и думаете о нем, может быть, улыбаетесь или хмуритесь, вспоминая, как это было, значит, все получилось.

Вспомните, когда в последний раз в Воронеже активно обсуждали театральные премьеры? Называли фамилии актеров, обсуждали удачи и неудачи постановок, ругали, хвалили, восхищались или, не приведи Господи, проклинали. Где критика, эмоции, рецензии, интервью? Наши режиссеры нарасхват по всей России, их знают во всем театральном мире, их премьер ждут маститые московские критики.

А мы не ждем.

Наши актеры – яркие звезды и восходящие звездочки, их имена мы запоминаем только, когда они становятся депутатами или начинают светиться в фейсбучных тусовках. Понятно, что мы одни вряд ли сможем что-то изменить. Один портал в сети не воин?

Но мы хотя бы попытаемся…

Итак, выход на бис:

Воронежский академический театр драмы им. А. Кольцова , 215 сезон.

Антон Чехов «Вишневый сад», режиссер Владимир Петров
Действующие лица и исполнители:
Раневская Любовь Андреевна, помещица. – заслуженная артистка РФ Надежа Леонова
Аня, ее дочь, 17 лет. – Мария Щербакова
Варя, ее приемная дочь, 24 года – заслуженная артистка Воронежской области Магдалена Магдалинина
Гаев Леонид Андреевич, брат Раневской – народный артист РФ Сергей Карпов/ заслуженный артист РФ Вячеслав Зайцев
Лопахин Ермолай Алексеевич, купец – Юрий Смышников
Трофимов Петр Сергеевич, студент. – Вячеслав Гардер
Симеонов-Пищик Борис Борисович, помещик- Роман Слатвинский
Шарлотта Ивановна, гувернантка – заслуженная артистка РФ Елена Гладышева
Епиходов Семен Пантелеевич, конторщик – Артур Платов
Дуняша, горничная – Милена Хорошко
Фирс, лакей, старик 87 лет – народный артист РФ Анатолий Гладнев /Владислав Ширченко
Яша, молодой лакей – Александр Рубан
Прохожий - Денис Кулиничев
Почтовый чиновник – Игорь Болдышев
Гости- Татьяна Беляева, Наталия Мирандола, Денис Кулиничев, Игорь Болдышев